Минут десять назад лег спать. — Он улыбнулся. — Как ты провела вечер?
— Моки, это… это было ужасно.
Доктор Тмварба отпил из чашки.
— Прекрасно. Иначе я ни за что не простил бы тебе, что ты меня разбудила.
Вопреки своему желанию, она улыбнулась.
— Я всегда… всегда могу рассчиты… читывать на в… вашу помощь и симпатию, Моки.
— Ты можешь рассчитывать на мой здравый смысл и убедительный совет психиатра. А симпатии? Мне жаль, но не после двенадцати. Садись. Что случилось? — Взмах его руки вызвал к жизни кресло рядом с ним. Край сидения легко ударил ей под колени, и она села. — Перестань заикаться и рассказывай. Ты преодолела это, когда тебе было пятнадцать лет.
Голос его стал очень мягким и убедительным.
Она еще раз отпила кофе.
— Код, вы помните, я работаю над кодом?
Доктор Тмварба опустился в широкий кожаный гамак и отбросил назад седые волосы, все еще взъерошенные после сна.
— Я помню, тебя просили над чем-то поработать для правительства. Ты довольно презрительно отозвалась об этом деле.
— Да. И… ну, это не код… это язык. Но сегодня вечером я… я разговаривала с главнокомандующим… с генералом Форестером, и это случилось… Я имею в виду — это случилось, и я знаю!
— Что знаешь?
— Как прошлый раз, я знаю, о чем он думает.
— Ты читаешь в его мозгу?
— Нет. Как в последний раз. По тому, что он делал, я могла сказать, о чем он думает.
— Ты уже пыталась объяснить мне раньше, но я не понял, мне кажется, что ты говоришь о чем-то вроде телепатии.
Она покачала головой, снова покачала.
Доктор Тмварба сплел пальцы и откинулся. Внезапно Ридра сказала ровным голосом:
— У меня теперь есть кое-какие идеи на счет того, что ты пытаешься выразить: «Дорогая, но ты должна высказать это сама.» Именно это вы хотели сказать, Моки, не правда ли?
Тмварба поднял седые брови.
— Да, это. Ты говоришь, что не читаешь у меня в мозгу? Но ты много раз демонстрировала мне…
— Я знаю, что вы собираетесь сказать, а вы не знаете, что хочу сказать я.
Она почти встала со своего кресла.
Тмварба сказал: — Именно поэтому ты такая известная поэтесса.
Ридра продолжала:
— Я знаю, Моки. Я ношу все в своей голове и вкладываю в стихи, которые понятны людям. Но прошедшие десять лет я занималась не тем. Вы знаете, что я делала. Я слушала людей, улавливала их полумысли-полупредложения, в которых они спотыкались, их чувства, которые они не могли выразить, и это было очень больно. Потом я отправлялась домой и отделывала их, полировала, выполняла для них ритмическое обрамление, превращала тусклые пятна в яркие краски, заменяла кричащие цвета пастелью, чтобы они больше не могли ранить — таковы мои стихотворения. Я знаю, что хотят сказать люди, и говорю это за них.
— Голос века, — сказал Тмварба.
Она ответила непечатным выражением. В ее глазах появились слезы.
— То, что я хочу сказать, то, что я хочу выразить, я еще только… — она снова покачала головой. — Я не могу сказать этого.
— Если ты хочешь расти как поэт, ты это должна сказать.
Она кивнула.
— Моки, два года назад я не подозревала, что высказываю то, что хотят сказать другие. Я думала, что это мои собственные мысли.
— Каждый молодой писатель, хоть чего-нибудь стоящий, проходит через это. Так овладевают мастерством.
— А теперь у меня, есть собственные мысли. У меня есть, что сказать людям. Это не то, что раньше: оригинальная форма для уже созданного. Это новые мысли, и я боюсь до смерти.
— Каждый молодой писатель, созревая, проходит через это.
— Повторить легко, но сказать трудно, Моки.
— Хорошо, что ты поняла это. Почему бы тебе Heрассказать мне, как этот… как действует это понимание другого человека?
Она помолчала.
— Ладно, попытаюсь еще раз. Перед тем, как уйти из бара, я стояла, глядя в зеркало, а бармен подошел и спросил, что со мной.
— Он почувствовал, что ты расстроена?
— Он ничего не почувствовал. Он посмотрел на мои руки. Они стиснули край стойки и быстро белели. Не нужно было быть гением, чтобы связать это с тем, что происходит в моей голове.
— Бармены обычно очень чувствительны к такого рода сигналам. Это часть их работы. — Он допил свой кофе. — Твои пальцы побелели? Что же сказал, или не сказал генерал, и что он хотел сказать?
Ее щека дважды дернулась, и доктор Тмварба подумал: «Следует ли это интерпретировать более специфически, чем просто нервозность?»
— Генерал — грубоватый, энергичный человек, — объяснила она — вероятно, неженатый, всю жизнь прослуживший в армии со всеми вытекающими отсюда последствиями. Ему около шестидесяти лет, но он не чувствует этого. Он вошел в бар, где мы должны были встретиться, глаза его сузились, потом широко открылись, руки его спокойно лежали на бедрах, потом расправились, шаг замедлился, когда он вошел, но, оказавшись в нескольких шагах от меня, он пошел быстрее. Он пожал мою руку, будто боялся ее сломать.
Улыбка Тмварбы перешла в смех.
— Он влюбился в тебя.
Она кивнула.
— Но почему это расстроило тебя? Я думаю, ты должна быть тронута этим.
— Я и была, — она наклонилась вперед. — Я была тронута. И я могла проследить каждую мысль в голове его. Один раз, когда он старался вернуть свои мысли к коду, к Вавилону-17, я сказала то, что он думал, чтобы показать, насколько я близка к нему. Я проследила за его мыслью, будто читала в его мозгу…
— Погоди минутку. Вот этого я не понимаю. Как ты могла точно знать, о чем он думает?
Она обхватила рукой подбородок.
— Вот как. Я сказала что-то о необходимости иметь больше информации для расшифровки этого языка. Он не хотел давать ее. Я сказала, что должна иметь се, иначе не смогу продвинуться дальше, ведь это просто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130