а сейчас там пять. Хотя на первый взгляд они вполне нормальные. Делаю глоток воды и снова возвращаюсь.
...Только бы поспать и не слышать, и никакого утра, и не писать по утрам, и не писать по утрам, а пить и спать, а писать...
– Дилли!.. О, Дилли!
Мун стоит рядом. Он на меня не смотрит; не замечает.
Но Мун ничего. Он гораздо лучше ко мне относится, чем должен.
– Хочешь пройтись наверх, Дилли? Давай возьмем копирку (или карандаш, или эти отчеты)?
Я иду наверх. Здесь можно покурить. Можно закуривать, как только оторвешь ногу от лестницы. Два тридцать и остатки кофе. Три.
...Половину ночью и половину утром, писать и спать, не ходить на работу, не ходить на работу...
Опять этот низкий голос. Он должен быть низким, чтоб перекрыть шум; сам вскоре убеждаешься, что выше тебя не слышат.
– Есть минут десять, Дилли? Дилли, ты закончил? Минут на десять?
– Иду. Сейчас. Вот только добью.
Выдергиваю пять копий: одну для нас, одну для диспетчерской, одну в производственный и одну экспедитору. Господи, он увидит что-нибудь? А как насчет лишней копии – сколько можно говорить, все забываешь. Нет чтобы спросить. Они думают, что ты задвинутый... Материальный контроль? Нет. Металлопрокатный? Предварительная сборка? Управляющий? Нет! Нет! Нет! Металлизации, покрывочный, КБ, подъемный? Нет! Нет! Нет! Падающие молоты, шлифовальный? Да нет же, нет, черт побери, им это за каким хреном? Штамповочный, пошивочный, поющий, молитвенный...
– Дилли, ты сделал копию надзору, а?
Надзор! Надзор!
– Конечно сделал. Уже несу.
Пятиминутный гудок. Вверх и назад – четыре блока, – и пять минут на все про все. Ты должен убраться отсюда до второго гудка. Если задержишься без специального пропуска, не выйдешь отсюда.
– ...случилось, Дилли? Устал?
Я сижу выпрямившись. Мэрфи сочувственно подмигивает, и мы пересекаем бульвар Пасифик.
– Типа...
– Типа чего?
– Типа того, что день тяжелый.
– Скажи, Мэрфи, – я знаю, за мной это водится, – не заметил, я не брыкался?
– Было дело. Брыкался, и еще как. Я с трудом за тобой поспевал... ну вот и приехали. До завтра!
– До завтра.
– Я, может, малость опоздаю. Нужно подкинуть жену и...
– Только, ради Бога, не слишком, Мэрфи! Еще одна такая поездочка, как утром...
– Ладно, ладно. Всего, Дилли!
– Всего, Мэрфи.
* * *
...Гудок гудит, а Мун говорит со мной.
– Не поможешь мне перетащить тут кое-какой материал в рассылочную контору, Дилли? Это на пару часов работы.
Два часа сверхурочных – два доллара. Кот наплакал, конечно, – один только этот счет врача за Шеннон...
– О чем речь, Мун. Спасибо.
– Я тут подумал, может, ты, твоя жена и Фрэнки проведем сегодня вечерок вместе, а?
– Насчет Фрэнки сказать не могу, Мун. Она, кажется, что-то говорила о...
– Нельзя же быть все время привязанной.
– Ну ладно...
Он только и ждет, чтобы я сказал это.
– Вот и хорошо.
Глава 16
Шеннон и Мак сидели на ступеньках крыльца. Мун – он шел чуть впереди – остановился перед ними.
– Полицейских поблизости не видели?
Малыши заулыбались и покачали головами.
– Значит, у соседей, – серьезным тоном проговорил Мун, порылся в кармане и выудил оттуда два десятицентовика. – Вот возьмите и сидите здесь на стреме, и чтоб не прозевали их. Как увидите, ноги в руки – и ко мне. А я задам им перца.
– А моложеное можно? – спрашивает Мак.
– Лучшее мороженое в моем магазине, – говорит Шеннон и с надеждой смотрит на Муна.
– Это само собой, – заверяет ее Мун. – Только полицейских не упустите.
– А не лучше ли после обеда, – пытаюсь встрять я, только все делают вид, что не слышат. Шеннон припускает вприпрыжку, Мак за ней, как всегда на три шага сзади. Мун идет на кухню и складывает покупки.
– Привет, ма, – говорит.
– А, мистер Мун, – расцветает в улыбке мама. – Вечно вы застанете меня в таком виде!
– Найдутся сковородки нажарить четыре фунта свиных отбивных?
– Четыре фунта? Что за безумие. Джимми, как ты позволил мистеру Муну накупить такую уйму?
– Ради Бога, не принимайте близко к сердцу, – успокаивает ее Мун и открывает другую сумку. – Поставьте их на огонь, и все, а то не отведаете этого шерри.
Оно было десятилетнее. Мне стало стыдно, и в то же время сердце кровью обливалось от горечи: вы бы только посмотрели, как заблестели у мамы глаза от удовольствия, когда она отхлебнула его. На свете не так много вещей, которые она ценит и умеет ими наслаждаться. Может, я, конечно, сноб, но только какое право он имеет приходить ко мне в дом и называть мою мать не миссис Диллон, а ма и заранее знать, что она рада будет отведать вино, именно так, как она и сделала?
Думаю, я сам и ответил на свой вопрос. Слишком я тонкокожий – так все говорят. Мун сделал пару порций ржаного виски со льдом себе и мне, взял стаканы, и видно было, что он как у себя дома. Мы вернулись в гостиную, он открыл дверь в прихожую и крикнул Роберту. Ну, может, «крикнул» звучит слишком сильно. Мун никогда не поднимает голоса. Роберта открыла дверь спальни.
– Это ты, Муни? Я еще не одета.
– Ну и ладушки, – говорит Мун. – Вот и давай поскорей.
Роберта засмеялась, а сквозь шипение отбивных и звяканье стакана я услышал мамин смех. Я тоже смеялся: Мун смотрел на меня. Пока что ничего лишнего он не сказал.
Мун парень что надо. Вошла Роберта и игриво хлопнула его по плечу.
– Привет, Муни.
– Привет, солнышко.
Она засмеялась, не так, как смеялась обычно.
– Вы что пьете? Фу... Почему вы джин не купили? Вы же знаете, как я люблю «Тома Коллинза».
– Я и не знал.
– Прекрасно ты знал. И ты знаешь... – Она замолчала, заметив, как Мун подмигнул мне. – Так вы принесли, так что ли?
– Принесли, Дилли? Чего-то не припомню.
– Ах вы, гады!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67