И карточка позиции 1 поднимается, а остальные остаются на своих местах. То же проделываю с другими рядами. – Все, что нам нужно – это каталожный ящик со скользящим под ним рычагом. Все удовольствие – пара долларов.
– Дай-ка попробовать, – говорит Болдуин, хватает карандаш и двигает его взад-вперед по прорезям. – Чтоб мне провалиться. Классно!
Мун кашлянул.
– Но здесь всего несколько карточек. А две-три тысячи? Ни черта не выйдет!
– Почему не выйдет? – заводится Болдуин.
– Не выйдет, и все.
– Похоже, мы ходили в разные школы, – говорит Болдуин.
И смотрит то на меня, то на Муна.
– Эй, ребята, между вами что, кошка пробежала?
– С чего вы взяли? – отнекивается Мун:
– Какие там кошки, – поддержал его я.
– Послушайте, ребята, мы рады, что вы у нас, но счеты сводить будьте любезны за забором! Понятно? Теперь так Мун. Нужно сделать эти самые стержни.
И только мы его и видели. Мы с Муном не разговаривали до конца рабочего дня. Вся эта история мне была противна. Он по-человечески принял меня здесь, когда я так нуждался в поддержке. У меня было такое чувство, что это я загнал его на крайнюю позицию, откуда ему было не выбраться.
* * *
Мардж сидела на ступеньке, ведущей к дорожке (почти все дома в Сан-Диего на террасах). Я подумал, сколько времени потребовалось ей, чтобы добраться до этой ступени. Сначала она, должно быть, стояла в дверях, затем на крыльце, затем села на ступеньки крыльца. А теперь вот на последней ступеньке, ведущей на улицу.
Я быстро попрощался с Гроссом и захлопнул дверцу, пока Мардж поднималась. На какое-то мгновение мы походили на двух идущих навстречу людей, которые никак не могут разминуться. Я говорю – походили, потому что прекрасно знал, куда нацелилась Мардж, и сознательно преградил ей дорогу. Она приподнялась на цыпочки и из-за моего плеча смотрела, как, сердито взревев, отъехала машина Гросса.
– Послушай, Джимми! – крикнула она, топнув ногой и закатив глаза. – Почему ты так всегда ведешь себя?
Я понимал: она злится, что ее провели. Она нарядилась во все зеленое: спортивное пальто из твида цвета зеленых листьев, брюки цвета морской волны, зеленые носки и полуботинки из змеиной кожи, не меньше двадцати двух с половиной долларов пара. Я знал, сколько они стоили, потому что Уолтер написал ей свою последнюю записку на обратной стороне счета, и она показала и нам. Волосы у нее были только что покрашены. Кожи на лице не было видно под слоем крема и румян. На такую работу ушло добрых шесть часов.
Я ответил встречным вопросом:
– Ты куда-то собралась?
Она так вся и вспыхнула:
– А то как же. Мы все собрались. Фрэнки плохо себя чувствует, а маме надо присмотреть за детьми. А ты, я и Роберта могли бы куда-нибудь сходить, а может, ты бы пригласил кого-нибудь за компанию. Ну, Джимми, в какое-нибудь недорогое местечко. «У Эйба Лаймана» на Пасифик-сквер всего-то ничего – по два с половиной доллара, а нам и нужно-то по коктейлю или...
– Боюсь, Мардж, мы даже это себе не можем позволить, – говорю я ей. – Придумаем что-нибудь в субботу.
– Но это обойдется в сущую ерунду, Джимми, дорогой. А ты сказал...
– Мне еще надо кончить рассказ. Ты же знаешь, что его надо доделать.
– Ну ладно, – говорит она. – В субботу так в субботу. Но это правда. Ты обещаешь?
– Обещаю, – говорю, чтоб только отвязаться.
– А сейчас можно мне сходить в аптеку и выпить стаканчик колы? И сигареты у меня все вышли...
Я отдал ей всю мелочь, что была в кармане; она тщательно, хотя и не очень точно, пересчитала и ссыпала в платок.
– Так не забудь, Джимми. Отдам, как только что-нибудь получу.
И пошла было дальше.
– Минутку, детка, – остановил ее я. – Почему бы тебе не сходить попозже, скажем после обеда?
– А почему не сейчас?
– Да нет, можешь, конечно, и сейчас. Но, видишь ли, – я даже не знал, как толком объяснить ей, – там сейчас Шеннон, а она... тебе самой может не понравиться. Ну, что придется приглядеть за ней, понимаешь.
– Ах вон оно что. Я, пожалуй, схожу потом.
Мы стали подниматься по ступенькам вместе.
– И сделай мне еще одно одолжение, детка. Не ходи больше к соседям звонить.
– А что тут такого, Джимми?
– Потому что им известно, что у нас есть телефон. А этот парень работает на заводе. Не стоит, чтоб попусту языки чесали. Так что, прошу тебя, не ходи к ним больше.
– Хорошо. Что мне остается делать, – сказала она с несчастным видом и отправилась на кухню.
А я пошел в спальню. Роберта изучала пару чулок.
– Придется тебе раскошелиться и купить мне пару новых чулок, – говорит она. – Я повесила их в ванной, а кто-то взял да вымазал их тушью для ресниц.
– Ладно, – говорю.
– Ума не приложу, кому это надо было.
– Ладно, попрошу ее быть повнимательнее.
– Что ты, Джимми, не вздумай говорить ей что-нибудь. Толку никакого, а она, как-никак, твоя сестра.
– Так какого черта говорить об этом? Сначала хочешь, чтоб я что-нибудь сделал, а потом...
– Но она же твоя сестра, Джимми.
Вошла мама:
– Джимми, что ты такое сказал Мардж?
– Чего я ей такое сказал? Попросил не ходить сейчас в аптеку и не звонить от соседей, вот что сказал.
– Хватит. Ноги моей здесь не будет, – говорит мама. – Собираюсь и уезжаю сегодня же. Я готова тащить на себе воз работы, терпеть весь этот шум и гам, молчать, когда меня заклевывают, стоит мне открыть рот, но я не в силах перенести, как ты терзаешь Мардж. Я...
Я пошел в ванную и пустил на всю душ. Фрэнки распахивает дверь:
– Ах, это ты здесь!
– Да нет, – говорю. – Это мой дух, готовый в полет. Мой дух прозрел и готов рвать когти.
Фрэнки хихикает:
– Что опять там с Мардж?
– Ты что, Мардж не знаешь? С ней всегда одно и то же.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67