От последнего оскорбления маска спокойствия на лице миссионера дала трещину. Но выплеснуть свой гнев Иезекия не успел, ибо раздался глухой и грозный рык. Я грешным делом подумала, что Рамсес опять ослушался меня и выпустил львенка, но рычала обычно кроткая Бастет. Кошка, по своему обыкновению, возникла словно ниоткуда и явно собралась защищать Эмерсона до последнего издыхания.
Черити тоненько пискнула:
– Ой, уберите ее! Пожалуйста, уберите...
Доселе молчавший Дэвид покачал головой и заговорил:
– Черити, вы должны держать себя в руках. Это всего лишь кошка, обычная домашняя кошка, дружелюбное и... – Он протянул руку к Бастет. Та свирепо зашипела, и Дэвид испуганно отшатнулся. – ...и ласковое создание, – закончил он менее уверенно.
Черити попятилась, не сводя взгляда с Бастет.
– Брат Дэвид, вы знаете, что я сделаю все, чтобы угодить вам. Я пыталась. Но я не могу... не могу...
На лбу девушки бисеринками выступил пот. Ужас ее был столь же искренним, сколь и необычным. Ничего удивительного, что она потеряла сознание, когда упомянули про льва!
Я взглянула на Рамсеса, который спокойно сидел в углу. Я уже давно ждала, когда он вставит словечко, точнее, разразится нескончаемым монологом. Должно быть, Рамсес понимал, что я тут же выставлю его из комнаты, если он рискнет заговорить.
– Унеси кошку, Рамсес.
– Но, мама...
– Мы все равно уходим! – величественно пророкотал Иезекия.
Взгляд, которым он одарил Бастет, ясно давал понять, что брат во Христе с таким же трудом понимает страхи Черити, как и слабость брата Дэвида к домашним животным. Иезекия повернулся к Эмерсону:
– Не беспокойтесь о моей сестре, профессор, Черити получила правильное воспитание. Она знает, где место женщины. Напоминаю вам, сэр, первое послание к коринфянам, глава четырнадцатая, стихи тридцать четвертый и тридцать пятый: «Жены ваши... да молчат, ибо не позволено им говорить... Если же они хотят чему научиться, пусть спрашивают о том дома у мужей своих». Советую вам применить это правило к своей собственной семье, профессор, пока вы не пали жертвой более хитрых и пронырливых ее членов. – И он послал мне долгий взгляд.
Когда Иезекия со своей свитой удалился, Эмерсон разразился хохотом:
– Надо же! Оказывается, Пибоди, ты хитра и пронырлива! А я подкаблучник!
Я приподнялась на цыпочки и обвила руками его шею:
– Эмерсон, давно я говорила, что питаю к тебе самые теплые чувства?
Муж обнял меня:
– Ты упомянула об этом мимоходом несколько часов назад, но если у тебя есть желание углубиться в эту тему...
Он мягко отстранился и заговорил уже серьезнее:
– Пибоди, мы не можем позволить этим идиотам мчаться навстречу гибели.
– Думаешь, все обстоит так серьезно?
– Боюсь, что да. Ты слишком старательно изображала сыщицу и не замечала, что вокруг творится. Наши работники уже разделились на две группы. Новообращенные сторонятся своих односельчан. Абдулла сообщил мне о нескольких потасовках. У меня такое впечатление, что этот несчастный проповедник действительно стремится стать мучеником.
– Ну, этого можно не опасаться. Времена мучеников давным-давно миновали.
– Будем надеяться. Мы потратили слишком много времени на этого несчастного. Рабочие уже на раскопках. Я должен идти.
Наскоро обняв меня, он удалился, а я села выпить чаю. Но едва поднесла к губам чашку, как услышала яростный крик. Я узнала голос ненаглядного супруга и со всех ног кинулась на крик, ожидая самого худшего. Может, брат Иезекия вернулся и сейчас на раскопках творится убийство?!
Проповедника, как и Эмерсона, нигде не было видно, однако дикие вопли продолжались. Я устремилась к дальней стороне монастыря, где не бывала с самого первого дня. Стена там была ветхая, но целая. Теперь же моему изумленному взгляду предстал зияющий пролом.
Эмерсон метался вдоль пролома, размахивая руками и выкрикивая бессвязные слова. Перед ним понуро стоял Абдулла. Углядев новый объект для нападок, Эмерсон принялся вопить с удвоенной силой:
– Вы посмотрите! Нет, вы только посмотрите! Это так ты, Пибоди, ведешь хозяйство?!
Короткой, но предельно выразительной речью я отмела несправедливые попреки. После чего Эмерсон поспешно извинился:
– Прости, дорогая Пибоди. Сегодня выдалось трудное утро. И теперь вот это!
– Что?
– Дыра, Пибоди! Дыра!!! В нашем хранилище.
– Дыру я вижу. Откуда она здесь взялась?
– Не знаю, Пибоди. Возможно, Рамсес украл слона и попытался спрятать его в этом сарае?
Неуместная шутка, согласитесь.
– Стена старая, и известковый раствор во многих местах выкрошился. Возможно, она упала сама по себе.
– Ага, сама упала! Только не изображай из себя круглую дурочку, Пибоди!
– А ты не изображай пожарную сирену, Эмерсон!
Абдулла встрепенулся:
– Приятно внимать вашей дружеской беседе, но это сделал призрак! Дух священника, которого изгнал Отец Проклятий. Он вернулся! Ифрит...
Я вздохнула. Снова призраки, джинны, ифриты и прочая нечисть.
– Абдулла, ты же понимаешь, что это чепуха.
– Совершенно верно, – поддержал меня Эмерсон. – Если уж я взялся изгонять духов, то делаю это на совесть.
Абдулла улыбнулся. Эмерсон вытер лоб рукавом и устало сказал:
– Давайте посмотрим, какой нанесен урон. Что это за комната, Амелия? Я что-то никак не сориентируюсь.
Я сосчитала окна.
– Там хранятся ящики с мумиями. Те, что мы обнаружили на римском кладбище.
– Есть в этом какая-то странная обреченность, – задумчиво пробормотал Эмерсон. – Абдулла, отправляйся на раскопки, и пусть рабочие приступают. А мы с тобой, Пибоди, посмотрим, что там есть – или чего нет.
Так мы и сделали. Гробы были все перепутаны, зато кирпичи лежали аккуратной кучкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98