Почтенный старик приветствовал нас с вежливой учтивостью истинного сына пустыни; и Рамсес, вопреки своему обыкновению, просидел весь вечер спокойно и молча.
Я была единственной женщиной на ужине. Жены шейха, разумеется, не покидали гарема, а европейских дам он хотя и принимал с почтительностью, но никогда не приглашал на дружеские трапезы. «Женщины, – уверял шейх, – не способны обсуждать серьезные вопросы».
Нет нужды говорить, я была польщена, что ко мне эта сентенция не относится, и все же с жаром кинулась защищать пол, к коему имею честь принадлежать. Судя по всему, хозяину моя горячность пришлась по душе.
Среди гостей были представители самых разных народов. Помимо египтян и бедуинов на ужине присутствовали мсье Навиль – швейцарский археолог, голландец Инсингер, а также помощник мсье Нави-ля, приятный молодой человек по имени Хауард Картер. Еще один господин выделялся пышностью своего наряда. Его манишка и манжеты сверкали бриллиантами, а грудь украшала широкая темно-красная лента какого-то иностранного ордена. Он был среднего роста, но благодаря необычайной худобе казался выше. Черные волосы, подстриженные короче, чем того требовала мода, блестели от обилия помады, как, впрочем, и лоснящиеся усики. Монокль зловеще поблескивал в правом глазу, придавая лицу на редкость коварное выражение.
Перехватив взгляд этой странной личности, Эмерсон нахмурился и что-то пробормотал себе под нос, но он слишком хорошо относился к шейху Мохаммеду, чтобы устраивать скандал в его доме. Когда шейх представил кривоватого господина как князя Каленищеффа, мой муж выдавил неубедительную улыбку и лишь промолвил:
– Я знаком с... э-э... князем.
Пока странный господин непозволительно долго лобызал мне ручку, я припомнила слова Эмерсона: "Каленищефф ковырялся в Абидосе, он там на пару с таким же идиотом все вверх дном перевернул. Этот тип именует себя археологом. Да я скорее поверю в его титул! Если он русский князь, то я китайский император".
Поскольку Эмерсон ко всем археологам относится, мягко говоря, критически, я тогда восприняла его слова с некоторым скепсисом, но сейчас наглые темные глаза князя и его презрительная ухмылка произвели на меня неприятное впечатление.
В тот вечер беседа крутилась вокруг археологии. Все оживленно обсуждали план постройки плотины в районе Фил, который предполагал затопление острова с храмами эпохи Птолемеев. Эмерсон, презиравший памятники этого упаднического периода, заявил, что треклятые храмы не стоят того, чтобы их сохранять, даже если они и дожили до наших дней в превосходном состоянии, – чем вызвал страшное раздражение коллег. В итоге он, разумеется, поставил свою подпись под прошением, посланным в Министерство иностранных дел, и я не сомневаюсь, что имя Эмерсона сыграло определенную роль в спасении древних храмов.
Шейх с лукавым видом отпускал провокационные замечания по поводу женского пола. Я, как обычно, возражала и заставила-таки мужчин прослушать краткую лекцию о женских правах. Лишь однажды спокойствие вечера чуть было не нарушил небольшой конфликт, когда мсье Навиль спросил Эмерсона, где тот собирается в этом сезоне вести раскопки. Вопрос был задан без всяких задних мыслей, но мой драгоценный супруг тут же набычился и наотрез отказался обсуждать свои планы. Возможно, этот эпизод остался бы незамеченным, если бы не подал голос господин Каленищефф. Ленивым тягучим тоном он заметил:
– Знаете, дражайший, все перспективные места уже заняты. Не следовало так долго тянуть, уважаемый профессор.
Эмерсон наверняка ответил бы какой-нибудь грубостью, если бы не я. Метко сунув в раскрывшийся рот супруга изрядный ломоть баранины, я ухитрилась предотвратить скандал. По арабскому обыкновению, мы сидели, скрестив ноги, вокруг низенького столика и потчевали друг друга отборными кусками. Очень удобный обычаи – при надобности всегда можно заткнуть собеседнику рот.
На протяжении всего ужина Рамсес изображал каменную статую. Говорил он, только когда к нему обращались, ел с невиданной для себя аккуратностью, – словом, не ребенок, а оживший ангел. Перед уходом он почтительно поклонился шейху и поблагодарил хозяина на арабском. Добрый старик просиял, прижал к себе Рамсеса и торжественно объявил его своим сыном.
Когда мы наконец сели в экипаж, Эмерсон со стоном рухнул на сиденье и прижал руки к животу.
– Единственный недостаток в арабском гостеприимстве – это склонность к излишествам. Я переел, Пибоди! Ночью не сомкну глаз.
Поскольку основное блюдо состояло из жареного барашка, фаршированного цыплятами, которые, в свою очередь, были фаршированы перепелами, набитыми миндалем, я целиком разделяла чувства Эмерсона. Но отказ от угощения был бы, разумеется, верхом грубости. Я покосилась на чадо:
– Рамсес, ты был сегодня идеален.
– Проверял, хорошо ли знаю арабский, – важно ответствовал Рамсес. – Удивительно, но кабинетное образование дяди Уолтера полностью соответствует моим потребностям. Я понимал почти все.
Я мигом насторожилась:
– В самом деле?
Рамсес вел себя так тихо, что я, забыв о его присутствии, довольно решительно высказалась по поводу некоторых семейных обычаев египтян. Пока я отчаянно вспоминала, что именно наговорила, Рамсес продолжил:
– Да, у меня нет оснований жаловаться на уроки дяди Уолтера. Я не очень хорошо понимаю шов-ременный жаргон и разговорные выражения, но этого и шледовало ожидать. Им лучше учиться на личном опыте...
Я рассеянно согласилась с ним, остановив словесный поток. М-да, у меня определенно вырвалось несколько «шовременньк» выражений, не предназначенных для ушей Рамсеса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98