в доме полный разгром, повсюду на дороге пальмы и фикусы, кадки и горшки. Поскольку поговорить больше было не с кем, я обратилась с речью к коту:
– Вот если бы ты был собакой, – так я ему сказала, – я бы взяла тебя сейчас на большую прогулку, а ты по ночам караулил бы дом, чтобы к нам не забрались воры. На наших мужчин все равно надежды никакой.
Они оба еще спали. Я выпила чаю, съела пару бутербродов, даже не испытав, вопреки ожиданиям, приступов тошноты. Потом оделась потеплее и села в машину. Отъехала несколько километров в сторону Оденвальда и в полном одиночестве пустилась в зимний пеший поход – проветрить мозги. Но даже и на свежую голову никаких судьбоносных решений я принять не смогла, только ругала на чем свет стоит Дитера, а Левина обзывала маменькиным сынком. «Важен лишь ты», – говорила я, обращаясь к своему ребенку.
Когда наконец, с румянцем на щеках, но не успев отморозить ноги, я вернулась домой, на столе меня ждала записка от Дитера: «В три часа придет стекольщик сделать замеры». Кроме того, он – не Левин же – успел вынуть из оконной рамы торчавшие в ней стеклянные клинки, а также убрать все осколки шаров в мусорный контейнер.
Только теперь соизволил подняться Левин.
– Извини, дорогая, – сказал он мне, – был большой недосып, пришлось добирать.
– Да ничего страшного.
– Ты не помнишь, из-за чего, собственно, Дитер так разъярился? – спросил он.
Я покачала головой.
Левин попросил кофе. Ставя кипятить воду, я заметила, что Дитер вынул из морозилки гуся и определил поближе к плите, но поскольку размораживаться этой птице минимум полсуток, то сегодня на праздничный обед, видимо, рассчитывать не приходилось.
– А куда вообще Дитер подевался?
Этого я тоже не знала.
Пришел стекольщик, неодобрительно качал головой, набивал цену.
– Чтобы в первый день праздников, это ж надо, – ворчал он. – Как такое вообще могло случиться, это ж какую силищу надо иметь!
15
Наконец-то удалось найти парня для работы в саду, сообщает Павел, пришедший навестить меня уже под вечер. Правда, с грамотой у него неважно, зато смышленый и работящий.
– Он не виноват, что безграмотный, имей он побольше времени…
– Как он выглядит? – интересуюсь я.
– Красивый парень, – отвечает Павел.
Со сладостным замиранием сердца я тут же начинаю соображать, в какой школе можно раздобыть для него учебники и подходящую программу.
– Опомнись! – предостерегает меня Розмари, когда мы остаемся с ней наедине. – Опять за старое!
Праздничными рождественскими голосами позвонили мои родители.
– Ты давно не звонила! – уверяли они.
Я не стала спорить и пожелала им веселого Рождества. «Знали б вы только…» – подумала я.
Позвонила шефиня, долго мялась, потом все-таки выложила: не смогу ли я на пару дней заменить заболевшую сотрудницу.
– А то я совсем одна за прилавком, а вы же сами знаете, Элла, что у нас после праздников начнется.
Как не знать. Народ обожрется, перепьет, накурится до одури, а потом, понятное дело, болеет. Другие сограждане, как вот Дорит, не выдержав непомерных праздничных запросов своих чад и домочадцев, бегут за валиумом. К величайшему изумлению шефини, я безропотно соглашаюсь. В надежном мирке родной аптеки мне будет куда уютнее, чем в четырех стенах собственного дома.
Но на второй день Рождества я была еще дома. Снова появился Дитер, почти не разговаривал, строго по рецепту, с красной капустой и клецками, приготовил гуся. Настроение было паршивое. Если уж Левин не думает спрашивать своего дружка, с чего это тот так разбушевался, с какой стати мне лезть с расспросами? С 27 по 30 декабря мне предстояло дежурить в аптеке, зато в новогоднюю ночь я снова оставалась дома – как на беду.
На аптеку и впрямь обрушилось форменное нашествие, будто у нас ликвидационная распродажа. В конце дня объявился и Павел Зиберт.
– Ну, что на сей раз подхватили ваши детки? – спросила я, подбирая по рецепту жаропонижающие свечи.
– У обоих корь, и как раз на Рождество!
Я посочувствовала. Это еще полбеды, пожаловался он, тронутый моим участием. Главная же беда – торт ко дню рождения его дочурки.
– Рецепт-то у меня есть, – кисло сказал он, – только вот печь я совсем не умею.
Тут-то и пробил мой час. Меня охватил порыв великодушия. Тем же вечером – то есть в канун дня рождения его веснушчатой дочурки – я стояла на чужой кухне и вдохновенно пекла шоколадный торт, коронным украшением которого должны были стать марципановые Микки-Маусы.
Обычно печальный и задумчивый Павел выказал себя замечательным и милым помощником, непременно пожелавшим по завершении трудов со мной чокнуться, что мы и сделали, он – бокалом красного вина, я – яблочным соком. Дети в ночных рубашонках и шлепанцах время от времени пытались взять кухню штурмом, но отец решительно вставал у них на пути.
– Это сюрприз, – пробасил он и как ни в чем не бывало схарчил мышонка с черными шоколадными ушами. Не загляну ли я завтра к ним на огонек отведать своего изумительного торта, спросил он.
– Вы же понимаете, корь, друзей они пригласить не могут. А у вас прививки…
– Посмотрим, – сказала я.
В доме стояла гробовая тишина. Меня встретил только Тамерлан. Правда, стекольщики тем временем успели все застеклить, а кто-то из моих мужчин уже перенес растения на прежние места, прибрал в комнатах и даже поставил на стол букет желтых роз. Поскольку отопление в зимнем саду работало в экономном режиме (Левин обычно врубает его на полную мощность), я решила, что это дело рук Дитера.
«Кому вообще я здесь нужна?» – в унынии спрашивала я себя. Потом позвонила Дорит.
– Испекла сегодня шоколадный торт на ребячий день рождения, – поведала я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54