Дорит тут же навострила уши.
– Ах, это тот Зиберт, – протянула она, выслушав мой ответ. – Эта его Лена с нашей Сарой в детский сад ходит. Очень милая девочка и совершенно нормальная, несмотря на полоумную мать.
– А почему его Павлом зовут? – поинтересовалась я.
Выяснилось, что вся его семья родом из Праги. А дочку из детского сада он всегда забирает сам.
– И вообще он мне нравится, – сказала Дорит, – у меня слабость к ученым, особенно с окладистой бородой, как у Карла Маркса.
Я поневоле расхохоталась, мне борода Павла тоже очень нравилась.
– Жалко, что мы обе уже пристроены, да и Павел тоже. К тому же скоро у меня округлится животик, и никакой чужой бородач уже не захочет печь со мной шоколадные торты.
– Знаешь что, – загорелась вдруг Дорит, – давайте вместе Новый год встречать, мои родители наверняка не откажутся посидеть с детьми.
Я сидела на кухне и без всякого удовольствия хлебала только что сваренный диетический супчик, когда явился Дитер.
– Мне очень жаль, – заявил он с порога, – но дальше так продолжаться не может. Ты должна сказать Левину, что я – отец ребенка.
Я молчала.
– Нет никакого смысла дальше его щадить, – продолжал Дитер, – сейчас он так и так в трауре, пусть уж одно к одному.
Я пялилась на него тупо, он на меня – злобно.
Тогда он решил прибегнуть к испытанной тактике – устранить соперника, очернив его.
– Вообще-то не хотелось тебя огорчать, но у тебя в корне неверное представление о Левине. Я только что побывал у своего брата в Пфальце. Так я там такое услышал…
Я покраснела. Ничего хорошего это не предвещало.
– Не тяни, – сказала я.
– Левин путался с Марго, – сказал он бесцветным голосом и выжидательно на меня уставился.
Я чуть было не кивнула со знанием дела.
– И не только когда я сидел, – продолжал Дитер, – но, видимо, и здесь, в этом доме, пока я баранку крутил, а ты на работе была.
Откуда брату Дитера известны все эти интимные подробности?
– Так у нее и с Клаусом было…
Тут я стала слабо припоминать, что Левин давным-давно мне тоже что-то в этом роде рассказывал: дескать, Марго обманывала мужа с лучшим его другом и даже с его родным братом.
– Ребенок у Марго был от тебя? – спросила я.
– Ребенок? Откуда мне знать? Хорошо, что про шашни с Левином я только сейчас узнал, я бы эту тварь своими руками из окна выкинул.
Тут я во второй раз пунцово покраснела, и Дитер это заметил.
– Элла, что с тобой?.. – спросил он, заподозрив неладное.
Я тут же разревелась, демонстративно прижимая руки к животу: мол, беременных полагается щадить…
Дитер нервно забегал по кухне.
– Неужели ты?.. – спросил он, обняв меня за плечи.
Я неуверенно покачала головой.
Он взял мое лицо в ладони и посмотрел мне прямо в заплаканные глаза.
– Левин твоего сочувствия не заслуживает, – сказал он, – он о тебе не слишком-то беспокоится.
Сущая правда. Но я продолжала гнуть свое:
– Нехорошо за зло отплачивать злом. Я поговорю с ним, но тогда, когда сама посчитаю нужным.
– Если зуб надо рвать, тянуть незачем! – возражал Дитер.
– Не всегда! – решительно заявила я. – Если у пациента инфекция и высокая температура, приходится ждать.
На следующий день я навестила больную именинницу. Лена, все еще с сыпью на мордашке, вместо того чтобы лежать в постели, отчаянно сражалась с братом из-за новых качелей, подвешенных в дверном проеме. Павел был рад моему приходу, Лена – большой упаковке «Лего». Поскольку дети сразу же перешли со мной на «ты», мы с Павлом последовали их примеру.
Торт удался мне на славу, я хотела остаться только на четверть часика – посмотреть, как его распробуют. Потом Павел убирал со стола, а я читала детям книжку. Время летело стремглав. Когда, закончив читать, я подняла глаза и встретилась с открытым, таким близким взглядом Павла, мне захотелось оказаться в его объятиях и потереться щекой о его густую, с проседью бороду. «Мы проморгали друг друга, – подумала я, – но еще не поздно стать друзьями…»
Дети включили телевизор. Мы же с Павлом тихо беседовали. После рождения Лены, рассказывал он, жена заболела, стала слышать голоса и сама себе наносить увечья. Пришлось ее изолировать, отлучить от детей, он думал, у него у самого сердце не выдержит. Бывает, что она возвращается домой на побывку, но нужно давать ей очень много лекарств.
– Как жестоко это ни звучит, – сказал он, – но я почти рад, когда ее снова забирают в больницу. Слишком большое напряжение для меня, да и за детей боюсь.
Он взял меня за руку. Недолго думая я пригласила его к нам на новогодний вечер.
– Лучше не надо, – сказал Павел. – Когда кругом все взрывают петарды, я не рискую оставлять детей одних. Не говоря уж о том, что они еще не вполне здоровы.
Я не настаивала. Но, видимо, не смогла скрыть и своего огорчения. Ну, если дети к полуночи крепко уснут, уступил он, пожалуй, он заглянет. Если, конечно, не стрясется чего-то совсем невероятного. Только вот удобно ли будет, если он, так сказать, к шапочному разбору заявится?
– Приходи, когда получится, – сказала я. – Ничего особенного у меня не будет, только несколько друзей, музыка, вкусный ужин, посидим среди своих.
– Как раз то, что я люблю, – обрадовался Павел. На том мы и распрощались.
Утром 31 декабря позвонила Дорит и дала отбой. Теперь корью заболели ее дети.
– О господи, – огорчилась я, – а я уже пригласила Павла Зиберта! Хотя он, наверно, все равно не придет. Ты, кстати, его больную жену когда-нибудь видела?
– А как же. Настоящая красавица была, но теперь! Вялая, пришибленная какая-то, живет на транквилизаторах, опухла вся, бедняжка. Однажды она за Леной в детский сад пришла, картина была, скажу я тебе!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54