Может, вот за этой отвратительной картиной?
Как же я возликовала, когда, отодвинув от стены уже почти почерневший степной пейзаж, обнаружила за ним ключ. Вот так, ничего не обыскивая и не переворачивая вверх дном, я, словно заправский детектив, раскрыла чужую тайну одной только силой своего воображения.
Не без страха отпирала я этот ящик. Вообще-то мне уже почти не хотелось его открывать, весь азарт разоблачения вражеского агента давно прошел. Но я открыла.
Первым, на что упал мой взгляд, оказалась открытая коробка из-под сигар. А в ней деньги. Доллары. Ровно половина той суммы, которую я обменяла в банке.
12
Бывают в больнице дни, когда вся изведешься от одиночества, ни посетителей тебе, ни почты. Но бывают и такие, когда от посетителей отбоя нет и к вечеру ты уже не человек.
Госпожа Рёмер, Павел, Коля, Дорит и Геро в тот день набились в нашу палату просто битком. Плюс к тому мою соседку впервые за все время навестил мужчина. Оказалось, тоже аптекарь, по фамилии Шредер.
Кончилось тем, что весь этот табор безжалостно выпроводил доктор Кайзер. А я так устала, что даже не знаю, смогу ли рассказывать.
Эти деньги в ящике письменного стола напрочь выбили меня из колеи. Снова и снова я подыскивала объяснения своему открытию. Самым невероятным казалось предположение, что это его, Дитера, личные деньги. Куда больше похоже на то, что он меня попросту облапошил. С Левином говорил только он, жуткая криминальная история, которую он мне поведал, может оказаться просто туфтой. С другой стороны, если мой дражайший возлюбленный надумал смыться с денежками, то почему не прикарманил всю сумму? И какой тогда смысл мне врать, если Левин вернется и ложь откроется?
Отгадка тут возможна, пожалуй, только одна: видимо, оба действуют заодно. История со старушкой, кстати, вполне похожа на правду, вернее, на то, как Левин ездит, и тогда даже в то, что Дитер повез ему в Марокко залог, тоже еще как-то можно поверить. Но доллары-то в письменном столе уж никуда не вписываются, это чистой воды обман!
Ну что за судьба! Я кляла себя на чем свет стоит. Почему мне так везет на распоследних мошенников? Хорошо еще, что я не дала Левину доверенность на распоряжение моим банковским счетом, – легальным путем ему до моих денежек не добраться.
«Ну нет! Так просто вам меня не взять! – думала я. – Мы тоже не лыком шиты!» Однако мысль, что кто-то, возможно, уже замышляет лишить меня жизни, была, не скрою, не слишком приятна. Бороться с ними в открытую мне слабо, это ясно, так что лучше прикинуться миленькой наивной дурочкой. Или уж сделать благородный жест и отдать Левину дом и состояние?
Деньги меняют человека, размышляла я. Прежде материальная сторона жизни мало меня волновала и я была очень скромна в своих запросах. Но стоило мне почувствовать вкус больших денег, и я сразу поняла, как сильно я заблуждалась на свой счет.
На следующий день позвонил Дитер. Все прошло замечательно, они уже в Сеуте, это самый север Африки, и завтра на пароме переправляются в Испанию, в городок Альхесирас.
Трубку перехватил Левин и голосом беззаветно любящего мужа засюсюкал:
– Послушай, радость моя, я понимаю, ты сердишься. Но если б ты знала, что мне пришлось пережить… Дорогая, ты не очень обидишься, если мы с Дитером отдохнем здесь на юге еще пару деньков?
Я сделала вид, что ужасно взволнована, что, конечно, обижусь, но не очень, и буквально услышала, с каким облегчением Левин вздохнул и закурил сигарету.
Итак, у меня есть еще несколько дней, чтобы выработать план действий. Я снова поднялась наверх. Может, есть еще какие-нибудь улики, а я их проглядела? Тамерлан помчался за мной и немедленно по-царски расположился в одном из кресел, зеленая обивка которого давно уже превратилась под его когтями в этакий мшистый лужок.
Я еще раз внимательно просмотрела бумаги в столе. Ни метрик, ни аттестатов, ни страхового полиса. Не иначе у Дитера еще где-то есть тайник. Да и прочий его скарб столь скромен, что легко уместится в двух чемоданах. Правда, нашлась тут и фотография, на которой он запечатлен с родителями, братьями и сестрами, короче, со всем своим большим семейством, принаряженным и напряженно уставившимся в объектив. Не похоже, что у его родителей имелся свой фотоаппарат, чтобы щелкать детей когда ни попадя, как это было у меня дома. Люди бедные, сразу видно.
Трудное детство, трудная юность… Да какое у меня право осуждать Дитера? Я вдруг почувствовала, что мне плевать на мои доллары. Я люблю этого человека, и он, что бы он там ни замышлял, тоже меня любит. Не может мое чутье настолько меня обманывать!
Снова и снова я раздумывала над тем, не сходить ли к адвокату. Если Левину ничего не обломится, он, конечно же, ни за что не согласится на развод, но сможет ли он мне в этом воспрепятствовать?
Еще как сможет, тем паче что я его сообщница. Значит, надо применить тактику Германа Грабера: составить завещание, по которому в случае моей смерти все мое состояние отходит в пользу Красного Креста. Я решила завтра же оформить этот документ и, заплатив пошлину, оставить его на хранении в магистрате. А копию вручить Левину.
Когда, покончив с этой тягостной формальностью, я вечером следующего дня подъехала к дому, за воротами бок о бок стояли «порше» и «мерседес». Стало быть, они оба вернулись. Чувствуя легкую дрожь в коленках, я некоторое время оставалась в машине. Кого мне теперь обнимать – Дитера, Левина, вообще никого?
Впрочем, какой прок рассиживаться – рано или поздно войти в дом все равно придется. Дверь отворилась прежде, чем я достала ключ, и Левин с неожиданной пылкостью заключил меня в объятия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54