Когда Левин приехал домой из больницы, у меня язык не повернулся гнать его на все четыре стороны; однако постель его я перенесла в его рабочий кабинет. Несколько дней спустя, как я и предполагала, зашел разговор об отце ребенка.
Никакого соломонова решения мне в голову не пришло. Я просто не стала отрицать, что спала с Дитером. Но поскольку сам Левин с Марго…
– Думаю, нам лучше сразу подать на развод.
Он не ответил и несколько дней на эту тему не заговаривал – наверно, обдумывал, как ему быть.
Теперь каждый день после работы я ехала к своему новому другу. Мы сердечно обнимались, но не более того. Дети начинали меня любить.
Развитием своих музыкальных вкусов я во многом обязана своим мужчинам. Один приобщил меня к Моцарту, другой к джазу. Левин обожал старые шлягеры и битлов. У Павла было фортепьяно, и он часто на пару с Леной пел детские песенки. У него оказался красивый баритон. Иногда он и для меня давал маленький концерт, пел что-нибудь из Малера или Брамса, немного стесняясь и громко, радостно смеясь, когда ему случалось сбиться или сфальшивить.
Я была в полном восторге.
Однажды он показал мне старые фотографии жены. Писаная красавица, или как там Дорит говорила. Но сейчас, уже зная о ее душевной болезни, я без труда разглядела приметы недуга и на этих снимках. У меня мурашки побежали по спине, словно я вижу существо из другого мира, всплывшее из неведомых и жутких глубин.
– Очень красивая, – осторожно заметила я.
– Красивая, но скрытная, – проронил Павел. – Болезнь впервые проявилась у нее еще в юности, но она мне об этом не сказала. Впрочем, кто про такое расскажет…
Мы доверяли друг другу. Павел был первым и единственным сторонним человеком, которого я посвятила в ужасную тайну двойного отцовства. Он совсем не смеялся, и я очень благодарна ему за это.
Но однажды я и его застала в мрачном настроении. Он показал мне заказное письмо: владелица дома предлагала освободить занимаемую площадь.
– Опять искать жилье, – вздохнул Павел. – Ненавижу переезды! Если услышишь, что где-нибудь квартира освобождается, дай мне знать.
Когда работаешь в аптеке, и правда много чего слышишь, впрочем, как-то все больше о смертях. Но ходить по родственникам умерших и расспрашивать насчет их освободившихся квартир Павел ни за что не соглашался.
Несколько дней я провела в раздумьях. Конечно, мне очень хотелось жить с Павлом под одной крышей. Места в доме достаточно, но как распределить комнаты? Я уж совсем было собралась сделать Павлу соответствующее предложение, когда из больницы выписали Дитера. Он еще нуждался в постельном режиме, но уже мог находиться дома.
Вероятно, сама я сумела бы сразу дать Дитеру от ворот поворот, но его принял Левин и даже оплатил такси. Теперь выздоравливающий, но все еще слабый Дитер лежал в своей спальне, а Левин с кислой миной носил ему туда еду. Все возвращалось на круги своя.
Терпение мое лопнуло, я решительно направилась наверх. Дитера я не видела почти месяц, с того злополучного новогоднего вечера, и хотя синюшные следы его пальцев на моей шее исчезли, душевные раны продолжали болеть.
Бледный исхудавший Дитер смотрел на меня глубоко несчастными глазами. У него был взгляд умирающего. У меня язык не повернулся ни упрекать его в чем-либо, ни выставить на улицу. Пришлось скрепя сердце смириться с его присутствием.
На следующий день я обрисовала Павлу создавшееся положение: оба гипотетических отца моего ребенка снова дома, оба больны, обижены и пребывают в хандре.
– А как они друг с другом-то уживаются? – поинтересовался Павел. – Они же друг друга ненавидеть должны.
– Может, и должны, но пока что вместо этого трогательно помогают друг другу переносить недуги и страдания.
– И который же из них считает себя настоящим отцом? – изумлялся Павел.
– Оба. Но я выбираю отцом тебя, а тех двоих лишаю отцовства – за недостойное поведение.
Павел рассмеялся.
18
– Между прочим, Павел вполне мог бы контрабандой протащить сюда банку растворимого кофе, – замечает Розмари. – Как-никак мы в изобилии снабжаем его маслом.
– А кипяток?
– Добуду у нас на кухне, нужен только термос.
Я кивнула, все это только вопрос организации.
Тут вдруг объявился главный врач, да еще без свиты. Розмари просияла, хотя сегодня она еще не успела полить себя духами и надеть свежую ночную рубашку.
У главного для нее хорошие новости: в последнем анализе никаких раковых клеток.
– Я так и знала, – торжествует она.
– Завтра вынимаем катетер, а в субботу можете отправляться домой, – улыбается главный.
Ну и дела.
– Да и у вас срок приближается, – говорит он мне. – Будем переводить вас во второе отделение.
Значит, скоро нам расставаться.
После травматических событий новогоднего вечера Дорит уже несколько раз мне звонила, и мне под разными предлогами приходилось от нее отделываться. То у меня убегал суп, то я устала до смерти, то в дверь позвонили, то я от шефини жду звонка. Заподозрив неладное, Дорит решительно вызвала меня к себе.
– И брось мне эти отговорки, – заявила она.
Оказалось, ей и так уже известно слишком много. Лена играла с дочкой Дорит и рассказала ей, что я прихожу в гости к Зибертам каждый день. Словно строгая гувернантка, Дорит потребовала объяснений.
– Просто мы нравимся друг другу, – сказала я как можно непринужденнее. – Но если ты что-то подозреваешь, то это не так.
– Да какие подозрения, ведь ты же беременна, – деланно отмахнулась Дорит. – Известное дело, дети в этом возрасте любят пофантазировать. Эта Лена рассказывает, что ты будто бы спала с Павлом в одной комнате – в гостинице – и они, дети, при этом присутствовали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54