— Он был уже очень стар, и его глаза хоть и видели хорошо вдаль, но не могли разглядеть вблизи. Мастер Нонга и не подозревал, что у него не один, а два сына. Хитрая игра, затеянная матерью, продолжалась и тогда, когда настало время учить Коджина искусству Синанджу. Днем Коджин посещал урок, а ночью пересказывал и показывал его Коджону, с тем чтобы тот утром продолжил занятия. Потом они менялись ролями. Таким образом оба освоили Синанджу в совершенстве.Мастер Нонга умер в день посвящения Коджина в Мастера Синанджу, ибо на самом деле его старческие силы уже давно поддерживала одна мысль о том, что надо успеть подготовить себе достойную смену. Он очень устал от прожитых лет и от множества зачатых понапрасну дочерей.— Надо думать, — ухмыльнулся Римо.— И в тот день Коджон раскрыл людям правду. Но поскольку по закону полагалось иметь только одного Мастера Синанджу, а Мастер Нонга готовил себе смену в лице Коджина, то Коджон объявил, что он покидает Синанджу и Корею навсегда. Он обещал не передавать своим детям само солнечное учение, а только хранить дух предков, Мастеров Синанджу. Он сказал: «Быть может, придет день, когда Мастер Синанджу не оставит сыновей и род Синанджу окажется перед угрозой вымирания. Тогда отыщите потомков Коджона и сделайте их вместилищем для славных традиций Синанджу». И с этими словами Коджон исчез в тумане студеного моря.— Приходилось ли кому-нибудь обращаться к потомкам Коджона? — спросил Римо.— Этого никто не знает.— Чиун мне не рассказывал этой легенды.— Мастер сам решает, что ему делать.— А вдруг я и вправду потомок Коджона?— Что ж, если так, то дух Коджона наконец вернулся в Синанджу.— Да, но Чиун утверждает, что я несу в себе дух не Коджона, а Шивы.— Мы в Синанджу верим, что человек имеет много жизней. Душа его остается неизменной, меняется только цвет глаз, которыми дух взирает на мир.— Иногда мне кажется, что я уже когда-то был на Земле, — признался Римо. — Как будто у меня в душе живет память Мастеров Синанджу. Я раньше не отдавал себе в этом отчета. Но ты так все объяснила, что мне кажется, я наконец понял.— Твое место здесь, Римо.— Правда?— Это твое предназначение. И ты должен его принять.— Я мог бы остаться здесь жить, Ма Ли. Если ты согласишься разделить со мной мою судьбу.Ма Ли отвернулась.— Я не могу.— Но почему?— Мне нельзя.— Я — новый Мастер Синанджу, — убежденно произнес Римо. — И мне решать, кому и что здесь можно, а что — нельзя.Не в силах удержаться, Римо наклонился и приподнял с лица девушки вуаль.За свою жизнь Римо повидал немало, но то, что предстало его взору сейчас, поразило его до глубины души. Он разинул рот от изумления.Ма Ли была настоящей красавицей! У нее было умное подвижное лицо, а кожа гладкая и нежная, как сливки. Тонкие черты обрамляли волосы чернее воронова крыла, подобно раме, придающей завершенность творению художника. В глазах ее играл смех, словно ожидая, когда можно будет вырваться на волю. Разрез глаз был не азиатский, и Римо рассмеялся в голос, наконец-то осознав, почему корейцы окрестили ее Безобразной.— Решено, я остаюсь, — объявил он. — Станешь моей женой?— Ответить на твой вопрос может только Мастер Синанджу.— Тогда я сейчас же отправляюсь к нему.Римо вскочил и стремительно направился к выходу. По дороге к дому Чиуна он наткнулся на хранителя Пульяна.— Мастер хочет вас видеть, — сказал старик.— Иду.Мастер Синанджу восседал на троне в хранилище сокровищ Синанджу. Римо бросилось в глаза его сходство с древней черепахой, медленно поднимающей сморщенную голову.— Ты удивлен, что я еще не оставил этот мир? — спросил Чиун при виде выражения лица своего ученика.— Ты плохо выглядишь, — сказал тот. — Как ты себя чувствуешь?— Я чувствую себя преданным.— Мне надо было побыть наедине, — стал оправдываться Римо.— И поэтому ты был в доме девушки по имени Ма Ли?— Не будь брюзгой, — сказал Римо и сел в позу лотоса перед троном Мастера Синанджу. — Ты ничего мне о ней не рассказывал.Чиун пожал плечами.— Есть новости, — сказал он.— У меня тоже. Я решился. Я остаюсь.— Это естественно. Ты ведь дал обещание перед всем народом.— В кимоно я ходить не стану.— Церемониальное кимоно для обряда посвящения передается из поколения в поколение со времен Великого Вана, — медленно произнес Чиун, и глаза его засверкали.— Ладно. Один раз надену. Но не больше.— Идет, — согласился Чиун.— И я не стану отращивать ногти.— Если ты намерен собственноручно лишить себя одного из важнейших инструментов настоящего ассасина, то вряд ли я смогу тебя в этом переубедить. Тебя уже не исправить.— Но зато я возьму в жены корейскую девушку.Чиун приосанился. Сияя от радости, он взял руку Римо в свои желтые ладони.— Назови ее имя. Я уверен, оно усладит мой слух.— Ма Ли.Чиун оттолкнул руку Римо.— Она нам не подходит, — вынес он свой приговор.— Но почему? Ведь я ее люблю.— Ты ее мало знаешь.— Достаточно, чтобы понять, что я ее люблю. И почему ты мне раньше о ней ничего не рассказывал? Она так хороша!— Что ты понимаешь в красоте! Ты никогда не мог дослушать до конца ни одной из моих поэм «Унг»!— Папочка, я не в силах шесть часов кряду слушать завывания о пчелах и мотыльках! А чем тебе не нравится Ма Ли?— Она безобразна! И дети ее будут безобразными. Мастер Синанджу, который родится от твоего семени, в один прекрасный день должен будет стать нашим представителем в глазах всего мира. И я не позволю, чтобы наш Дом был представлен уродцами.— Да, я хотел тебя спросить: чья это была затея — держать ее под вуалью? Твоя?— Так постановили женщины селения, чтобы она не отпугивала своим видом детей или собак.— Бред!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57