Аркадий Карасик
Неопознанный взрыв
Глава 1
Набитая снегом, будто пером подушка, туча медленно и важно ползла над тайгой. Казалось, тучное её брюхо цепляется за острые вершины кедров, оставляя на них лохмотья своей оболочки. Тогда из распоротого чрева сыпался мелкий, колючий снег и, освобожденная от части груза, туча поднималась, уступая место следующей вслед за ней. Процесс повторялся, напоминая движущуюся к месту разгрузки колонну самосвалов — опорожнится один и от»езжает, уступая дорогу другому тяжеловесу.
Под лыжами поскрипывает игривый снежок, на котором, словно на чистом листе бумаги отпечатана таежная жизнь. Вот нарисовала пышным хвостом какие-то иероглифы хитрая лисица… А здесь пробежал насмерть перепуганный заяц… Многоточие оставил козел… Запятыми — отметки птичьих ножек…
Для человека, знающего и любящего тайгу все это — раскрытая книга, которую не устаешь читать. Павел Корнев был именно таким человеком. Вся его жизнь связана с таежной глухоманью. К ней его приохотил отец, известный в районе охотник и следопыт. Вместе с сыном уходил в многодневные походы, неделями жили они в охотничьих избушках, добывали белку, соболя, горностая, питались неприхотливымии блюдами и… отдыхали. Не телом — душой.
Поэтому с детства полюбил Павел таежное одиночество, уходил на промысел, как на курорт — радостно с затаенным чувством предстоящего удовольствия. Тайгу он не просто любил — боготворил. Она представлялась ему живой: то в виде невесты-красавицы, то — сказочного богатыря, то доброй волшебницы. Как и большинство таежников, Корнев сентиментален — может безжалостно подстрелить беззащитную белку и глотать слезы при виде издыхающего пса.
Излишне грузный для своих сорока двух лет, Павел был необычайно силен и ловок, а уж об его меткости и умении владеть оружием в поселке Сидоровка ходили легенды.
Правда, поселок только и назывался поселком, на самом деле пяток бревенчатых домишек c банями и сараями вряд ли дотягивал до элементарной заимки. Но районное начальство, неизвестно из каких соображений, занесло в свои гроссбухи: поселок, а с начальством, как известно, не поспоришь. Да и приятно именоваться не лесопунктом или заимкой, а именно поселком — звучит более солидно и весомо. Легенды, блуждающие по домам и баням, не дают права задирать нос выше крыши. Соседи, такие же охотники, могут втихомолку и посмеяться над доверчивым «героем», а Корневу всякие насмешки и прибаутки — злые комаринные укусы. Долго после чешется да пузырится красными бляшками потревоженное самолюбие…
Павел обошел поваленный громадный кедр, присел на пенек и достал из глубокого кармана брезентовой куртки, подбитой собачьим мехом, вышитый женой кисет. Пора передохнуть, с раннего утра отмахал километров двадцать, до охотничьей избушки осталось столько же. Жаль не пошел с ним сын, Петруха, вдвоем, пожалуй, было бы повеселей… Впрочем, и одному в тайге скучать некогда, привык Корнев к одиноким размышлениям о семье, соседях, разных хозяйственных проблемах…
Кажется, пора подумать о доме для Петрухи — больно уж горячие взгляды бросает парень на девок и молодух, как бы не оженился. Жить под одной крышей с молодыми ни Павел, ни жена Наталья не хотят. Вон даже птицы строят каждая свое гнездо, что говорить о людях.
Посидел таежник, выкурил цигарку, показалось мало, скрутил вторую. Пора двигать дальше, застанет ночь — будешь в темноте натыкаться на сучья, не идти придется — ползком добираться до избушки…
Очередная туча высыпала на тайгу груз снега. Тут же налетел ветер и принялся трудолюбиво растаскивать его по сугробам и овражкам.
Хорошо-то как!
Павел глубоко вздохнул, аккуратно поплевал на окурок, спрятал его в карман. Все же хватит бездельничать, пора в путь-дорогу. Сейчас поднимется на залесенную сопочку, спустится в распадок, по левую руку увидит старинное поселение старообрядческого скита, в незапамятные времена брошенное жильцами.
Широкие лыжи подминают снежный наст, руки покойно лежат на подвешенной на шею хитрой двухстволке — верхний ствол — обычный, нижний — с нарезкой. Скользит Павел по распадку, а в голове вольготно разгуливают привычные мысли.
Сколько лет стоял мертвым древний скит, ветшали крыши, покрывались ржавым мхом стены. Думалось — так и сгниет в безлюдьи. Ан, нет, нашелся неведомый покупатель, оплатил в районе невесть за какие блага положенную сумму и вступил во владение четырьмя избушками, соединенными таинственными переходами и огороженные бревенчатым забором.
Поселковые бабы, пронюхавшие про ожившее жилище, принялись таскать туда на продажу всякую мелочевку: вареньице, моченную морошку, мясцо, яйца… Погрузят товар на телеги и, принарядившись, будто едут на ярмарку в районный центр либо на гулянку в соседний поселок, едут к бывшему скиту. С болтовней, песнями, заливистым смехом.
Дальше ворот их не пускали. Мордастые охранники вели себя прилично, не лезли за пазухи и под подолы, не словоблуднчали. Рылись в поклаже, проверяли корзины и сумки, ничего не хапали, но и не торговались — платили сколько запрошенно.
Вот эти самые пронырливые бабанки и поведали мужьям да полюбовникам странные новости. Будто бы огородились новые владельцы скита вторым забором, пустили поверх него колючку на изоляторах, развели злых псов-людоедов, вырастили над избушками высоченные антенны…
Лично Корнев не верил болтовне. Бабы — они и есть бабы, им что подолом ветер нагнать, что языком. Ухмылялся в курчавую бородку, без единного седого волоска. Спрашивается, к чему огораживаться, от какой нечистой силы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115