Словно речь идет не о живом человеке и её детях, а о дождевом черве, растоптаном «стервецами». Именно «стервецами», другого названия для преступников, Ступин не подыскал.
— Вот, что, Аркадий, — напряженным тоном перебил его Панкратов. — Пора тебе впрягаться в работу. Не знаю, чем ты сейчас занимаешься и знать не хочу… Раскрути-ка, миляга, любителя денежек. А я займусь дамочкой, сидящей на шее престарелых родителей.
Андрей ожидал возражений, ссылок на крайнюю занятость более важными делами, но Ступин неожиданно легко согласился.
— Не возражаю, — аккуратно переписал он в изящный блокнотик адрес Коврова. — Только сделаю это не сам — Николай Николаевич знает меня от ног до головы и обратно… Помнишь, рассказывал про одного генеральского подхалима?
— Колокольчиков?
— Он самый… Ну, и память же у тебя, дружище — позавидуешь…
— Не жалуюсь, — сдержанно отреагировал на комлимент Панкратов. — И как же ты мыслишь его использовать? Судя по описанию — бездарный болтун, способный все испортить.
— Гавнист до невозможности, даже французские духи, которыми он буквально обливается, не спасают от дерьмового аромата, — согласился Аркадий. — Но парень рвется в бой, мечтает о премиях и наградах, поэтому сделает все, что я скажу… Попрошу генерала — нацелит своего лизоблюда… А ты как собираешься охомутать Ковригину? Знаю, отлично знаю вертлявую дамочку, как бы она сама тебя не охомутала… Танюха далеко, а ты мужик горячий…
Панкратов сдержанно улыбнулся. Дескать, там будет видно, кто кого «охомутает». Упоминание о Тане, будто безжалостно сдернутая с заживающей раны повязка — резкая боль пронизала все тело и добралась до сердца…
В посольском табели о рангах Гаревич числился невесть каким секретарем не то по культурным связям, не то по экономическим вопросам. Точно он сам не знал, ибо его это мало интересовало. Главное — дипломатическая неприкосновенность, самая надежная «крыша» из всех, какие придуманы для разведчиков его ранга.
Проживал резидент не в посольских домах — в рядовой московской квартире из трех комнат. Но работал только в двенадцатой комнате. Это если говорить про официальную работу. Неофициальная — встречи с нужными людьми — проходили дома.
В этот пасмурный вечер помощник ввел к боссу Штыря.
Конечно, встреча с замаранным многими преступлениями уголовником — не самое безопасное занятие для дипломата. Засекут — персона нон грата, и — пинком ниже пояса — в двадцать четыре часа покинуть страну.
Рискнул Гаревич пойти на опасную встречу по двум причинам. Первая — боссов за океаном интересовало все связанное с портативной русской ракетой системы Иванчишина. Второе — разведчик уверовал в полный развал русской контрразведывательной системы. В случае нежелательных осложнений спасут — из-за рубежа грозно прикрикнут на слишком уж придирчивого «друга», прозрачно намекнут на могущий иссякнуть валютный родник. Русские мгновенно наложат в штаны, завиляют облысевшим хвостом и пойдут на попятный. Этим все и закончится.
Поэтому Гаревич спокойно воспринял просьбу бандита выслушать его.
Когда, часто сморкаясь и вздыхая, в кабинете появился Штырь, резидент сидел в кресле, прикрыв глаза безресничными веками, и размышлял о новых шагах, которые необходимо предпринять для поисков генерала Иванчишина.
Третее по счету появление в Москве Боба может завершиться отзывом проштрафившегося разведчика. Степану Витальевичу не улыбается пенсионная перспектива с выращиванием цветов на принадлежащей ему ферме.
— Желаю здравствовать, — с медвежьей грациозностью поклонился Штырь, лихорадочно выискивая в замутненном блатным жаргоном мозгу слова, приличествующие торжественной обстановке. — Как спалось?
— Появился? — не открывая глаз, спросил Гаревич.
Штырь растерялся.
— А как же — появился… Аж с лица сбледнул, как прислали вашу маляву. Пехом пер от самого Митино…
Гаревич с изумлением поглядел на существо, присвоившее право именоваться человеком. Обычная горилла, только со значительно уменьшенным мозгом.
— Я не о тебе… Посланец Пуделя появился?
Облегченная улыбка осветила звероподобное лицо Штыря. Оказывается речь шла не о нем.
— Не, ничего не знаю… Я по другому пришел…По важному…
Поминутно запинаясь, стараясь избегать блатных выражений, Штырь поведал о сыскаре, похоже, расколовшем лярву из института. Как бы она не навела ментов на нужного Гаревичу фрайера. Станут пасти — беда
— Кто — сыскарь?
— Мент дерьмовый — Панкратов… Его ещё Пузан хотел замочить… Жаль — не получилось, вывернулся, падло…Базарил с бабой на Савеловском, моя шестерка подслушала…
— Что за баба?
Лицо Штыря расплылось в довольной улыбке.
— Не штормуй, босс, нет бабы…
— Как это нет? Уехала?
— Ага, уехала… Замочили мои парни, сбросили с этажа башни… Ништяк, и до мента доберемся, помомнит сявка Пузана…
Гаревич медленно поднялся. Вид его был страшен: лицо покрылось красными пятнами, скрюченные пальцы рук потянулись к горлу уголовника.
Штырь отшатнулся.
— Бандюга! Убийца! Да как ты посмел без моего разрешения? Понимаешь, обезьяна, что наделал? Уголовка вцепится в нас своими клешнями — не вырваться… Знаешь, что я с тобой сделаю, пень гнилой?
Гаревич сам никогда никого не убивал лично — подсылал убийц, это было, и не раз, но себя не кровавил. Не потому, что трусил, нет, — просто считал: в разведке у каждого — свои обязанности. Убийство — не только крайняя мера, но и мера опасная. Выйдет на резидента уголовный розыск — конец карьере, не спасут ни грозные окрики из-за рубежа, ни дипломатическая «крыша».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115