Поэтому и интересуетесь заработками?
Человек на редкость проницательный! Ступину нравится иметь дело с такими — от безволия и тупости тошнит.
— Не стану скрывать — подозреваю. А как бы вы вели себя на моем месте? От души советую рассеять подозрение, доказать свою непричастность…
— И не подумаю! Это вы доказывайте, я буду по мере сил и способностей защищаться, — выкрикнул Ковров и полез в ящик стола за таблетками. Проглотил сразу несколько штук, запил водой из графина. — Вы спросили о том, как мы сводим концы с концами? Ради Бога, никаких секретов. Жена убирается у «новых русских», сын получает пенсию, я устроился по совместительству дворником. Плюс — случайные заработки типа расклейки обьявлений и разгрузки машин… Так и тянем…
Деловой разговор перешел в стадию болтовни, но Ковров не сбросил непонятного напряжения — Ступин физически ощущал натянутые его нервы, настороженные мысли. Что стоит за этим, какие опасения старается спрятать немолодой сотрудник института?
— Предположим, вы убедили меня, сняли некоторые факторы… По вашему мнению, кто из коллег может польститься на высокие… гонорары?
— Избавьте. Никогда не был стукачем и сейчас им не стану. Поищите других… Вот Иннка Натальина — идеальная стукачка, попробуйте её захомутать.
— Не получится — умерла…
Все возвращается на круги свои, думал Ступин, по дороге домой, не спрятан ли преступный информатор за ширмой отвергнутого Натальиной Устименко? Или в этой роли действовала сама Натальина и её убрали либо за ненадобностью, либо опасаясь, как бы не вывела сыскарей на след своего босса?
Последняя надежда на распутывание тугого клубка — сведения, которые должен добыть Панкратов…
Дома майора ожидало письмо от Салова. Семен скрупулезно, со всеми подробностями, описывал события, происшедшие в Кокошинском районе. Включая найденную в ските мятую бумагу с написанными на ней непонятными формулами и тем более непонятный взрыв в «допросной» комнате райотдела.
Это непонятно для Салова, а Ступину все абсолютно ясно. Так вот где окопался Пудель с похищенным генералом!
Майор забыл о предстоящем допросе преступников, напавших на Колокольчикова. Его охватило нестерпимое желание немедленно бросить возню с поисками бандитских информаторов и поставщиков, на первом же рейсе полететь в Сибирь.
Не одному, конечно, вместе с Андреем…
Глава 14
Полковник в отставке Окунев не был профессиональным журналистом. И все же коллеги с завистью отмечали его бойкое перо и умение подмечать самые незначительные факты, играющие на разрабатываемую им тему. И ещё одно поражало коллег — необычайное трудолюбие Окунева. Увлеченный работой, он просиживал за машинкой не только часы — сутки. Без еды, поглощая только невообразимое количество крепчайшего чая.
Вдруг — будто отрубили. Валяется целыми днями на диване с газетой недельной давности или незряче смотрит на телевизионный экран. На вопросы жены либо отмолчится, либо буркнет что-то отдаленно напоминающее ворчание автомобильного двигателя.
Произошла эта перемена после третьего посещения Окуневым треклятого научно-исследовательского института.
По идиотской, как считала жена, черте характера он был слишком уж обязательным человеком. Пообещал — выполни, порядочность прежде всего — эти и им подобные прописные истины внедрила в отставного полковника армия. Поэтому, пообещав написать очерк и прежде, чем его опубликовать — представить Платонову для ознакомления, Никита Савельевич целую неделю маялся. С одной стороны, заметка в газете ничем ему не грозила — мало ли их печатается? — но с другой — на память приходила сценка на автобусной остановке и от страха перехватывало дыхание.
И все же, плюнув на мерзкую трусость, Окунев засел за машинку и накатал шикарный очерк. На пьедестал «трудовой доблести и героизма» возвел всех четверых научных сотрудников.Из чувства неосознанного подхалимажа отвел солидный «кусок» очерка Иллариону Пантелеевичу, доктору наук, исполняющему обязанности начальника института.
Бережно уложив рукопись в специальную папочку, полковник-журналист отправился в знакомое здание. То ли от сознания завершенной работы, то ли от предчувствия читательских восторгов, но ноги Окунева не подкашивались и он смотрел прямо перед собой, не оглядывая пугливо каждый угол и каждого прохожего.
Иллариону Пантелеевичу появление журналиста — дополнительная зубная боль. Голова раскалывается от навалившихся институтских проблем, а тут ещё — дурацкий очерк. Тем не менее, он скучающе просмотрел рукопись, машинально отыскивая в ней замаскированные секреты.
Не нашел и задышал свободней.
— Большое дело вы сотворили, Никита Савельевич, даже не представляете себе, как помогли нам. Прочитают газетку там, — ткнул он пальцем в потолок и опасливо оглядел его — не сталось ли, не дай Бог, следа, — вдруг решат помочь. Деньгами, конечно… Тогда заживем! Ликвидируем долги по зарплате, включим электричество, может быть, — телефоны…Спасибо вам!
Минут двадцать вдохновенно вещал. Нет, не об очерке — о нищенствующих сотрудниках, о задолженностях по энергии, отоплению и связи, об отсутствии металла, короче, о всех бедах, которые трясут недавно процветающее научнре учреждение.
Перебивать собеседника Окунев не решался. Все по той же причине: порядочности. Поэтому выбрался из института, когда небо по-зимнему потемнело. Потянуло промозглым ветерком, пошел дождь со снегом.
Едва Никита Савельевич вступил на «зебру, намереваясь перейти проезжую часть улицы, как мирно дремлющий в стороне тяжелый „мерседес“ внезапно помчался прямо на него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115