А когда поняли, мама, крича, подскочила и поймала меня где-то на дне, вытащила. Откачали… Не хочу сказать, что после этого у меня сложилось какое-то определённое отношение к религии — конечно же, нет. Но тем не менее такой курьёзный факт был. Кстати, батюшка сильно не расстроился. Сказал: ну, раз выдержал такое испытание, значит, самый крепкий и нарекается у нас Борисом.
Так я и стал — Борис Николаевич.
Детство было очень тяжёлое. Еды не было. Страшные неурожаи. Всех позагоняли в колхоз — тогда было поголовное раскулачивание. К тому же кругом орудовали банды, почти каждый день перестрелки, убийства, воровство.
Мы жили бедновато. Домик небольшой, корова. Была лошадь, но и она вскоре пала. Так что пахать было не на чем. Как и все — вступили в колхоз… В 1935 году, когда уже и корова сдохла и стало совсем невмоготу, дед, ему было уже около шестидесяти, начал ходить по домам — класть печки. Он, кроме того что пахарем был, умел ещё и столярничать, плотничать.
Отец тогда решил все-таки податься куда-нибудь на стройку, чтобы спасти семью. Это был так называемый период индустриализации. Он знал, что рядом, в Пермской области, на строительство Березниковского калийного комбината требуются строители — туда и поехали. Сами запряглись в телегу, побросали последние вещички, что были, — и на станцию, до которой шагать 32 километра.
Оказались в Березниках. Отец завербовался на стройку рабочим. Поселили нас в барак — типичный по тем временам, да и сохранившийся кое-где ещё и сегодня, — деревянный, дощатый, продуваемый насквозь. Общий коридор и 20 комнатушек, никаких, конечно, удобств, туалет на улице, на улице же и вода из колодца. Дали нам кое-что из вещей, мы купили козу. Уже родился у меня брат, родилась младшая сестрёнка. Вот мы вшестером, вместе с козой, — все на полу, прижавшись друг к другу, и спали. С шести лет, собственно, домашнее хозяйство было на мне. И за младшими ребятишками ухаживать — одну в люльке качать, за другим следить, чтобы не нахулиганил, и по хозяйству — картошку сварить, посуду помыть, воды принести…
Мать, которая с детства научилась шить, работала швеёй, а отец рабочим на стройке. У мамы мягкий, добрый характер, она всем помогала, обшивала всех — кому надо юбку, кому платье, то родным, то соседям. Ночью сядет и шьёт. Никаких денег за работу не брала. Просто если кто полбулочки хлеба или ещё что-нибудь из еды принесёт — на том и спасибо. А у отца характер был крутой, как у деда. Наверное, передалось это и мне.
Постоянно из-за меня у них с мамой случались споры. У отца главным средством воспитания был ремень, и за провинности он меня здорово наказывал. Если что-то где случалось — или у соседа яблоню испортили, или в школе учительнице немецкого языка насолили, или ещё что-нибудь, — ни слова не говоря, он брался за ремень. Всегда происходило это молча, только мама плакала, рвалась: не тронь! — а он двери закроет, говорит: ложись. Лежу, рубаха вверх, штаны вниз, надо сказать, основательно он прикладывался… Я, конечно, зубы сожму ни звука, это его злило, но все-таки мама врывалась, отнимала у него ремень, отталкивала, вставала между нами. В общем, она была вечной защитницей моей.
Отец все время что-то изобретал. Например, мечтал изобрести автомат для кирпичной кладки, рисовал его, чертил, придумывал, высчитывал, опять чертил, это была его какая-то голубая мечта. До сих пор такой автомат никто не изобрёл, к сожалению, хотя и сейчас целые институты ломают над этим головы. Он мне все рассказывал, что это будет за автомат, как он будет работать: и кирпич укладывать, и раствор, и затирать, и передвигаться как будет — все у него было в голове задумано, в общих схемах нарисовано, но в металле осуществить идею ему не удалось.
Отец скончался в 72 года, хотя все деды, прадеды, жили за девяносто, а маме сейчас 83, она живёт с моим братом в Свердловске, а брат работает на стройке рабочим.
Просуществовали мы таким образом в бараке десять лет. Как это ни стран. но народ в таких трудных условиях был как-то дружен. Учитывая, что звукоизоляции… — впрочем, тогда такого слона не знали, а соответственно, её и не было, в общем, если в любой из комнат было веселье — то ли именины, то ли свадьбы, то ли ещё что-нибудь, заводили патефон, пластинок было 2 — 3 на весь барак, как сейчас помню, особенно «Щорс идёт под знаменем, командир полка…»-пел весь барак. Ссоры, разговоры, скандалы, секреты, смех — весь барак слышит, все все знают.
Может, потому мне так ненавистны эти бараки, что до сих пор помню, как тяжело нам жилось. Особенно зимой, когда негде было спрятаться от мороза, — одежды не было, спасала коза. Помню, к ней прижмёшься — она тёплая, как печка. Она нас спасала и во время всей войны. Все-таки жирное молоко, хотя и давала меньше литра в день, но Детям хватало, чтобы выжить.
Ну, и конечно, уже тогда подрабатывали. Мы с мамой каждое лето уезжали в какой-нибудь ближайший совхоз: брали несколько гектаров лугов и косили траву, скирдовали, в общем, заготавливали сено: половину колхозу, половину себе. А свою половину продавали, чтобы потом за 100 — 150 рублей, а то и за 200, купить буханку хлеба.
Вот, собственно, так детство и прошло. Довольно безрадостное, ни о каких, конечно, сладостях, деликатесах "ли о чем-нибудь вроде этого и речи не шло — только бы выжить, выжить, выжить и выжить.
Школа. Своей активностью, напористостью я выделялся среди ребят, и так получилось, что с первого класса меня избирали старостой класса. С учёбой всегда было все в порядке — одни пятёрки, а вот с поведением — тут похвалиться мне труднее, не один раз я был на грани того, что со школой придётся распрощаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70