Я проснулся и с ужасом вспомнил про кран. Выглянул в окно вижу: башенный кран тихо, но движется. В чем я там был, по-моему, в одних трусах, — выскочил, быстрее к крану, в темноте нашёл рубильник, включил напряжение. Лихорадочно лезу по узенькой металлической лестнице вверх, а кран медленно ползёт к окончанию рельсов. Конечно, грохнулся бы он капитально. Заскочил в кабину, а там тоже темно, ничего не видно, стал лихорадочно думать и правильно сообразил, что надо отпустить с тормоза стрелу. И она сразу повернулась по ветру, перестала парусить, скорость несколько снизилась. Но тем не менее кран все-таки продолжал двигаться. Тогда я включил движение крана в обратную сторону и на полную скорость. И, смотрю, кран начал потихоньку снижать скорость и остановился в не-нескольких сантиметрах от конца путей.
Это был, конечно, жуткий момент. За мной выскочила жена, кричит: слезай, упадёт, погибнешь, а я нет, — решил все-гаки спасать кран. Остановил эту махину, спустился вниз, установил зацепы. Ну, конечно, уснуть этой ночью мы уже не могли, успокоиться было трудно. Долго мне ещё снились сны, как я лезу по башенному крану вверх и падаю имеете с ним.
Вот гак я проработал год и получил 12 рабочих специальностей. Пришёл к своему начальнику участка и сказал, что теперь готов работать мастером. Кидали меня на разные объекты. Строил промышленные цехи Уралхиммаша, железобетонный завод, цехи Верх-Исетского завода, вспомогательные объекты, общежития, жильё. Дворец культуры, детсады, школы, интернаты — в общем, много.
Мастером мне работалось довольно легко, Хотя, конечно, были различные случаи. Например, пришлось повоевать с выводиловкой, она живуча. К сожалению, строители к этому привыкли. Когда я начал строго обмерять кирпичную кладку — сколько использовано бетона, сколько того, другого, — возникли сложности. Постепенно все-таки вопрос отрегулировался, люди стали понимать мою правоту, да и рабочая совесть — это не пустой звук. Дело наладилось.
Когда мастером работал, было немало других сложных, забавных, непростых ситуаций. Например, работали с заключёнными. Я сразу решил «ломать традицию», когда им выводили такую заработную плату, какую они диктовали, а не ту, что заработана на самом деле. Когда первый месяц закончился, я просчитал объёмы и зарплату. Она оказалась в два с лишним раза меньше, чем они привыкли получать.
И вот заходит ко мне, в маленькую комнатушку мастера, такой громила с топором в руке, поднимает его, заносит надо мной и говорит: «Закроешь наряды так, как полагается? Как до тебя, щенок, всегда закрывали?» Я говорю: «Нет». «Ну тогда, имей в виду, прибью тебя, и не пикнешь». Я чувствовал по глазам, что он совершенно спокойно грохнет меня по башке, даже не моргнёт.
Я мог, конечно, увернуться или попытаться физически с ним как-то справиться, хотя тесно, комнатка маленькая, а топор он уже над моей головой занёс. И тогда я решил действовать неожиданно. Голос у меня очень громкий, сильный, да ещё в этой комнатушке… И я во все горло как рыкну, причём резко, глядя в глаза: «Пошёл вон». Вдруг он опустил топор, выронил его из рук, повернулся и, согнув спину, молча вышел. Какой винтик у него там сработал, трудно сказать.
Кстати говоря, я всю жизнь терпеть не могу брань, в институте даже со мной спорили, употреблю я или нет за целый год хотя бы одно нецензурное слово. И каждый раз я выигрывал. Поэтому я просто не приучен и сейчас никогда не употребляю. То есть сейчас-то тем более.
Начальником участка меня направили на совершенно уникальный объект — камвольный комбинат. Это было огромное семиэтажное здание из смонтированных металлических конструкций, напоминавшее скелет. Стояло оно уже давно, все заржавело, но появилось постановление по развитию лёгкой промышленности, и решили его достроить. Жил я в общежитии на Химмаше, утром шёл пешком, а это километров, наверное, десять-двенадцать до работы. В шесть утра выходил и обычно где-то к восьми был на работе.
На этом объекте работало до тысячи человек, а когда город помогал, доходило до двух. Практически работа шла круглосуточно. Зимой строили водонапорную башню — бетонную, это вообще уникально, да ещё с верхним баком для воды. Бетонирование нельзя было прерывать ни на час, работали с подогретым бетоном, и я сутками не отходил от этой башни. На этом объекте проработал до подписания акта о сдаче камвольного комбината. А когда все сдали и оборудование начало работать, корпус вдруг стал шататься, и вся эта металлическая махина с железобетонными плитами перекрытий начала ходить. Пришлось остановить станки. Я сразу — в политехнический институт к профессору Бычкову. Сделали вместе расчёт всех конструкций и пришли к выводу, что в проекте была ошибка — опоры плит перекрытий оказалось совершенно недостаточно для полной устойчивости здания. И вторую причину мы нашли — прядильные станки, установленные по движению только в одном направлении. Когда их включают, то их амплитуда совпадает с амплитудой вибрации корпуса, и он начинает раскачиваться. Этот вопрос решили довольно просто: переставили станки и эту вибрацию сняли, а с укреплением опор пришлось повозиться. Надо было вскрыть стыки, армировать, бетонировать и так далее, ну, в общем, намучились изрядно.
Затем меня назначили главным инженером управления N 13. Управляющий трестом был Николай Иванович Ситников — человек оригинальный, мягко говоря, упрямый, злой, и его упрямство доходило иногда до элементарного самодурства. Отношения у нас сложились странные: скажем, он приезжает, нашумит. Но если я считал, что прав, — не подчинялся, делал по-своему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70