».
И по-человечески очень понятно, почему, особенно в первые годы полётов пилотируемых космических кораблей, многих из нас так потянуло на романтические преувеличения или, по крайней мере, на романтически преувеличенные формулировки. Взять, к примеру, хотя бы выражение: «рейс к звёздам», тысячу раз приложенное к орбитальным полётам. Ведь если нарисовать, соблюдая масштабы, земной шар и огибающую его траекторию такого полёта, то линия пути космического корабля практически сольётся с линией земной поверхности, — ну что, в самом деле, составляет высота полёта в 400—500 километров по сравнению с двенадцатью с половиной тысячами километров — диаметром нашей планеты!.. Так что, строго говоря, это «звёздное» плавание — плавание довольно каботажное. По сути дела…
По нашему душевному восприятию — нет! Только звёздное — и ни капли меньше!
Откуда возникло такое восприятие? Интуитивно это понятно, наверное, каждому, но особенно чётко я понял, в чем тут дело, прочитав очень понравившуюся мне книгу моряка и писателя Виктора Конецкого «Среди мифов и рифов». Участвуя в экспедиции в Атлантику в качестве второго помощника капитана — «секонда» — судна «Невель», он неожиданно получил возможность как бы прикоснуться к космосу. Задачей экспедиции было радиослежение с «той» стороны земного шара за советской космической станцией, которая отправлялась на Луну. Поначалу Конецкий — профессиональный моряк, привыкший к тому, что флот (недаром именуемый торговым или коммерческим) выполняет задачи гораздо более конкретно хозяйственные, — относился к стоявшим перед экспедицией проблемам с известной долей скепсиса. Обнаружив под заголовком морской карты примечание: «На территории Португальской Гвинеи и Сьерра-Леоне речки, показанные точечным пунктиром, даны гипотетически…» — Виктор Викторович ворчливо замечает: «Мы Земли не знаем, а лезем на Луну…» И все же с секундомером в руках проверяет («Ради праздного любопытства») совпадение фактического момента появления сигнала лунной станции с расчётным. А главное — задаёт «в темноту» вопрос: «Там летит какой-нибудь парень?» Вот в этом-то, я убеждён, все дело! Наличие на борту космического корабля «какого-нибудь парня» (или «каких-нибудь парней») существенно меняет ситуацию. Для скепсиса места больше на остаётся. Это, может быть, трудно объяснить словами, но по психологии человеческой — это так. Поставить мысленно себя — лично себя — на место любого, пусть самого хитрого, автомата мы не можем. А на место другого человека — можем. И, думая о космических полётах, каждый из нас пусть подсознательно, но неизбежно делает это. Отсюда и то самое восприятие…
…За годы, прошедшие со дня полёта первого «Востока», человек на борту космического корабля утвердился прочно. Поразительно умножились и расширились его функции. А вслед за этим — иначе в жизни не бывает — ещё больше возросла и ответственность. Но новая ответственность — это и новые мысли, новые переживания, новые поводы для беспокойства.
Космонавт В.В. Лебедев, проработавший вместе с А.Н. Берёзовым на станции «Салют-7» более семи месяцев (это была для своего времени самая длительная экспедиция в истории мировой космонавтики), рассказывал, какую дополнительную — ещё одну! — эмоциональную нагрузку влекут за собой эти новые, непрестанно расширяющиеся функции: «Вот, скажем, увидели пятно в океане. Похоже на мощные косяки рыбы. Доложили на Землю. Понимаем, что по нашему докладу двинутся целые рыболовные флотилии — десятки судов, тысячи людей! Тратят время, расходуют топливо, возможно, отказываются от каких-то других вариантов… А что если пятно было какого-то другого происхождения и никакой рыбы там нет?! Или другой случай, ещё почище: обнаружили мы на Земле места, вроде бы перспективные для поисков полезных ископаемых. И опять-таки отправятся с нашей подачи в путь геологические экспедиции — не одна, и не две. Найдут они там что-нибудь или не найдут? Снова мы в ответе. Хотя бы сами перед собой. Только от этого — что сами перед собой — не легче…»
Вот какие новые — нравственные — грани обрела в наши дни работа космонавта. То есть, конечно, они присутствовали и раньше, с первого полёта Гагарина, но сейчас расширились заметно. Правда, зато и разговоры на тему о том, «а что ему, собственно, там, в космосе, делать?», незаметно сошли на нет. Их заменили дискуссии вокруг другого — сходного по звучанию, но принципиально другого по смыслу — вопроса: а что именно ему там, в космосе, делать?
Вообще, на тему «человек или автомат» применительно к космосу споров было немало. В конце концов согласились на формулировке «и человек, и автомат». Правда, тут же начался новый тур дебатов — об оптимальном распределении функций между ними. До конца, насколько я понимаю, участники этих дебатов не договорились и по сей день, что и неудивительно: ведь речь идёт о едва ли не самом тонком вопросе кибернетики, — но мне кажется, что суть дела вполне убедительно сформулировал К.П. Феоктистов. Все, что способен делать автомат, справедливо полагает он, должен делать автомат. Но на обитаемой орбитальной станции «экипаж может менять программу работы, находить оптимальные решения при возникновении непредвиденных, „незаинструктированных“ ситуаций, обнаруживать и устранять неисправности. Всего этого автомат не может».
За подтверждениями дело не стало. Г.М. Гречко и Ю.В. Романенко выходили из станции «Салют-6» в открытый космос, и Гречко, пробравшись к стыковочному узлу, осмотрел его на предмет обнаружения возможных повреждений, возникших при неудавшейся ранее попытке причаливания к станции корабля «Союз-25».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121