Потребовался вкус к технике, умение разбираться в ней, наконец, интуиция, более глубокая, чем чисто спортивная. Потребовался интеллект! И на сцену выходят такие лётчики, как Ефимов, Нестеров, Арцеулов и им подобные… Проходят ещё годы и десятилетия, неузнаваемо усложняется авиационная техника, самолёт начинает уметь многое такое, о чем всего несколькими годами раньше даже мечтать фантазии не хватало (взять для примера хотя бы заход на посадку по приборам в облаках или тёмной ночью, без видимости горизонта и земли), и вот уже требуется лётчикам — сначала на испытательных аэродромах, а затем и в строевых частях — высшее авиационно-техническое образование. Самолётный штурвал берет в свои руки инженер.
Интересная с точки зрения общественной психологии подробность: сама потребность лётчика в инженерной квалификации и инженерной культуре возникала с некоторым (и порой немалым) опережением по сравнению с осознанием этой потребности. То, чего, казалось бы, с полной определённостью требовала сама жизнь, сплошь и рядом вынуждено было с кулаками пробиваться сквозь глубоко эшелонированную полосу сознательно и бессознательно воздвигнутых препятствий. Впрочем, вряд ли и этот феномен относится только к проблеме оптимизации профессионального облика лётчика.
Так или иначе, сегодня вопрос решён — персона лётчика-инженера утвердилась на ведущих ролях в авиации вполне прочно.
Космонавтика прошла этот путь — как бы по уже проторённой дороге — гораздо быстрей. Быстрей — и безболезненней, без сколько-нибудь острых дебатов. Сегодня, когда в космосе на летающих лабораториях проводятся сложнейшие и тончайшие эксперименты в самых разных областях знания, когда космические корабли меняют орбиты, сходятся, стыкуются, маневрируют, места для сомнений в том, какого уровня нужна космонавту квалификация, больше не осталось.
Но и двадцать с лишним лет назад, когда вопрос на первый взгляд не представлялся таким очевидным, уже тогда наиболее дальновидные руководители нашей космической программы (тут нельзя особо не вспомнить добрым словом настойчивость первого начальника ЦПК Е. Карпова) чётко сориентировали космонавтов: «Учитесь!»
И космонавты пошли, как говорится, без отрыва от основной работы, в академию. Нелегко давалось им это «без отрыва»! Не помню уж сейчас, по какому делу заехал я как-то вечером домой к Николаеву. Чувствовал себя немного неловко: время довольно позднее, отдыхает, наверное, человек, а я к нему врываюсь. Но то, что я увидел, к отдыху никакого отношения не имело. Хозяин дома сидел за чертёжной доской и замороченно строил какие-то эпюры. До обещанной известной пословицей сладости плодов знания дело ещё явно не дошло, но в том, что корень учения горек, Андриян убеждался в полной мере. Не легче, наверное, было и Гагарину, и Титову, и Поповичу, и Быковскому, и всем их коллегам. Тем больше, конечно, им чести, что они это дело одолели: окончили академию с отличием. А Титов — так даже две академии: Военно-воздушную инженерную имени Жуковского и Генерального штаба, обе — с золотыми медалями.
Но в тот день на космодроме, когда я задал свой — повторяю, бестактный — вопрос о ходе его академических дел, Валерий, махнув рукой, сказал, что дела эти идут далеко её блестяще. Никак не удаётся дожать первый курс. Приходится очень много пропускать: тем, кто уже слетал в космос, из-за «представительства», а тем, кто готовится к ближайшим полётам, естественно, из-за самой этой, занимающей бездну времени и сил подготовки. Лучше всего, добавил не без зависти Быковский, ребятам, которые в подготовку к конкретному полёту ещё не вписались, в этом смысле у них все впереди. Вот и учатся пока спокойно в академии. Многие уже на втором курсе.
Услышав это, я не смог не подумать о том, как охотно любой из «спокойно учащихся на втором курсе» будущих космонавтов поменялся бы местом с первокурсником Быковским. Но он говорил совершенно искренне. Наверное, это заложено в психологии нормального, активного, деятельного человека: видеть прежде всего не то, что удалось, а то, что по тем или иным причинам не получается.
Наш сильно академический разговор прервал подошедший дублёр Валерия — Борис Волынов. Он пошутил, рассказал что-то забавное… Кажется, они дружат. Дружба, невзирая на близкие отблески космической славы. Это, в общем-то, достаточно частное обстоятельство (ну подумаешь, важное дело: дружат между собой два товарища по работе или не дружат!) как-то отметилось в моем сознании, наверное, по контрасту с услышанной незадолго до того историей о том, как один известный, более того — знаменитый человек не захотел сказать доброе слово о вышедшей хорошей книге только потому, что его не менее знаменитый коллега написал к ней предисловие. Ещё один вариант испытания славой — испытание славой товарища.
Вслед за Волыновым в садик, где мы сидели, тогда ещё довольно чахлый (сейчас он хорошо разросся), явился новый посетитель — девочка лет двенадцати. Вопрос: «Ты как сюда просочилась?» — она дипломатично пропустила мимо ушей, но на следующий вопрос: «Что тебе тут нужно?» — ответила вполне чётко: «Дядю Гагарина или дядю 'Гитова. Надписать книжку». Ей сказали (как оно и было на самом деле), что Гагарин отдыхает после обеда, а Титов ушёл на реку, и в порядке компенсации предложили:
— Хочешь, тебе вот этот дядя надпишет? — показав на Валеру Быковского, сидящего в одних, как говорят на флоте, далеко не первого срока синих тренировочных брюках на ступеньках крыльца.
Но предложенный вариант охотница за автографами решительно отвергла: ей был нужен не всякий дядя, а космонавт:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121