Кажется, он даже сетовал на эту ночь, думая, что она длиннее других.Когда же, к своей радости, он увидел, что светает, то прежде всего, чтобы не внушать отвращения или подозрения встречным, обрезал свои слишком пышные кудри, которые когда-то отпустил, находясь у разбойников, с целью придать себе более разбойничий вид. Ведь разбойники, помимо всего прочего, чтобы казаться страшнее, отращивают волосы до бровей и с гордостью распускают их по плечам, хорошо зная, что кудри делают любовников милее, а разбойников страшнее.Обрезав волосы, – ибо человеку мирному естественно быть менее лохматым, чем разбойнику, – Кнемон поспешил в деревню Хеммис, туда, где он сговорился встретиться с Теагеном.Уже приближаясь к Нилу и собираясь переправиться в Хеммис, он увидел старого человека, блуждавшего по берегу и совершавшего какой-то долгий пробег Долгий пробег – технический термин на состязаниях; так назывался бег до цели и обратно, всего семь раз, в общей сложности составлявший двадцать стадиев. Применительно к старику это выражение имеет здесь шутливый оттенок.

вдоль потока вверх и вниз, словно он поверял реке какие-то свои думы. Кудри, отпущенные по-гречески, были совсем седые, борода густая, величественно спадавшая, платье и все одеяние выглядели эллинскими. Кнемон приостановился; старик часто пробегал мимо него, по-видимому даже не замечая, что кто-то стоит рядом, – до такой степени он весь отдался своим заботам, и ум его был занят только своими мыслями. Кнемон пошел к нему навстречу и прежде всего пожелал ему здравствовать. Тот отвечал, что не может, так как иное суждено ему.Кнемон, удивленный, спросил:– Эллин ли ты, чужестранец, или из других мест?– Не эллин и не чужестранец, а здешний египтянин, – был ответ.– Но откуда у тебя эллинская одежда?– Несчастья, – сказал старик, – переодели меня Поговорочное выражение, означающее, что повествование по своей длине и содержательности должно быть с целую «Илиаду». Кроме того, такими словами начинает Одиссей свой рассказ Алкиною («Одиссея», IX, 39).

в это блестящее облачение.Кнемон удивился, что старик и в горестях щеголяет, и пожелал узнать обо всем подробнее.Старик отвечал:– От Илиона ведешь ты меня и поднимаешь против себя рой бед с их нестихающим жужжанием. Но куда ты направляешься и откуда ты, юноша? Каким образом ты – судя по речи, эллин – в Египте?– Забавно: ты не сообщил мне ничего про себя, хотя я первым задал вопрос, а хочешь узнать обо мне! – сказал Кнемон.– Итак, – произнес старик, – ты, верно, эллин, хотя облик твой, видимо, исказила судьба. Но вот ты во что бы то ни стало жаждешь услыхать обо мне, а я мучусь родами, готовый хоть кому-нибудь о себе рассказать. Пожалуй, я рассказал бы даже этим вот тростникам, согласно преданию Намек на миф о Мидасе.

, если бы не встретил тебя. Давай отойдем от берега Нила и от самого Нила – ведь неприятно слушать длинные повествования там, где палит полуденное солнце, – и пойдем в деревню, которую ты видишь напротив, если только какое-нибудь настоятельное дело не отвлекает тебя. Я приглашаю тебя не в свой дом, а в дом хорошего человека, который принял меня, умоляющего. У него-то ты узнаешь обо мне, согласно твоему желанию, и откроешь, в свою очередь, все о себе.– Пойдем, – сказал Кнемон, – ведь и помимо того, спешу я попасть в эту деревню, так как уговорился подождать там своих друзей.На лодке (их много качалось у берега для переправы за плату) они добрались до деревни; придя к тому жилищу, где остановился старик, они не застали хозяина дома. Приняли их очень радушно дочь его, уже на выданье, и все бывшие в доме служанки, которые отнеслись к гостю, как к отцу родному, – так, видно, им приказал хозяин. Одна мыла ему ноги и счищала грязь ниже голени, другая заботилась о ложе и устраивала мягкую постель, третья несла кувшин и разводила огонь, четвертая вносила стол, уставленный пшеничным хлебом и разнообразными плодами. Удивленный всем этим, Кнемон говорит:– Кажется, отец, мы пришли в чертоги Зевса Гостеприимного: с такой охотой нам здесь служат и выказывают великое расположение.– Не в чертог Зевса, – возразил старик, – а в жилище человека, добросовестно почитающего Зевса, покровителя странников и просителей. Ведь и сам здешний хозяин, сын мой, ведет жизнь скитальческую, купеческую и на опыте знакомится с многими городами, с нравами и обычаями многих людей. Поэтому вполне естественно, что он дает приют под своей кровлей многим другим, в том числе и мне, который еще немного дней тому назад блуждал и скитался.– А что это за скитания, о которых ты говоришь, отец?– Детей моих разбойники похитили. Обидчиков я знаю, но помочь себе не в силах. Мне остается метаться на месте и плачем сопровождать свою скорбь, как птица, у которой змея опустошает гнездо на ее глазах и лакомится птенцами. Подойти она боится, уйти не решается. Страдание и страх борются в ней. Она щебечет и летает вокруг осажденного гнезда, тщетно ее мольбы и материнские стоны доносятся до сурового слуха, который природа не наделила жалостью Подражание Гомеру – «Илиада», II, 311 и сл. Перед этим описание приема гостя и хлопот служанок также восходит к различным местам «Илиады» и «Одиссеи».

.– Может быть, – сказал Кнемон, – тебе не тяжело будет рассказать, как и когда ты подвергся этому жестокому нападению?– После, – сказал старец, – а теперь пора подумать и о желудке, который Гомер, наблюдая его способность отодвигать все и заслонять собою, удивительно метко назвал «множество бед приключающим»
Один лишь не может ничем побежден быть желудок,
Жадный, насильственный, множество бед приключающий смертным

(«Одиссея», XVII, 286-287)

.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110