Только что упомянутые ее домашние были, очевидно, женщины.

.Все, что я видел и слышал, возбудило мое любопытство; поэтому я нарочно попался навстречу Хариклу.– Видал ты, – спросил он, – мою гордость и славу Дельф, Хариклею?– Да, и не впервые, – отвечал я, – и уже раньше часто встречал я ее в храме, и не только, как говорится, мимоходом: она нередко совершала вместе со мною жертвоприношение, задавала вопросы, если что ее затрудняло в божественных и человеческих делах, училась у меня.– Какой же она тебе показалась сегодня, почтеннейший Каласирид, не украсила ли она отчасти это торжество?– Помилуй, – сказал я, – Харикл! Ведь это все равно что спросить, затмевает ли луна остальные светила.– Однако кое-кто хвалил, – возразил он, – и фессалийского юношу.– Да, – промолвил я, – но ему уделяют лишь второе или даже третье место, поистине признавая твою дочь венцом и средоточием шествия.Хариклу были приятны эти слова, да и я, говоря, впрочем, лишь истину, тем не менее достигал желаемой цели: войти к нему в доверие.Улыбнувшись, Харикл сказал:– Я сейчас иду к ней. Если тебе угодно, пойдем взглянуть, не расстроилась ли она от шума толпы.Я с радостью согласился, показывая тем Хариклу, что его дела для меня важнее всяких других.Придя в жилище Хариклеи, мы застали ее томящейся на ложе, и глаза ее были увлажнены любовью.Она обняла отца, как обычно, и на его вопрос, что с ней, сослалась на головную боль, говоря, что с удовольствием осталась бы в одиночестве, если это возможно.При этих ее словах обеспокоенный Харикл вместе со мной покинул комнату, велев служанке соблюдать тишину.Отойдя от дома, он обратился ко мне:– Что это такое, почтеннейший Каласирид, что за болезнь напала на мою дочку?– Не удивляйся, – ответил я, – если среди столь многолюдного шествия ее сглазили.– Как, – сказал Харикл с насмешливой улыбкой, – и ты, как простой люд, веришь в дурной глаз?– Да, – отвечал я, – как и вообще во все то, что истинно. Ведь вот в чем дело: этот окружающий нас воздух проникает в глубь нас через глаза, ноздри, дыхание и другие пути. Те свойства, какими обладал он снаружи, вносит он в тех, кто его впивает, занося в них семена тех недугов, что были в нем, когда он вошел в тело. Поэтому, когда с завистью взирают на красоту, то наполняется окружающий воздух этим дурным свойством, и завистник источает на ближних свое дыхание, полное горечи. Оно очень тонко и поэтому проникает до самого мозга костей. И многим болезни приносит зависть, имя которой – дурной глаз. К тому же, Харикл, обрати внимание еще вот на что; сколько людей заразилось глазными болезнями и сколько – разными поветриями, вовсе не прикасаясь к больным, удаляясь от их ложа и от стола и только подышав с ними одним воздухом.Я могу это тебе подтвердить если не иным примером, так хоть возникновением любовной страсти: своим зарождением она обязана видимым предметам и, словно дуновение, через глаза, стрелою вонзается в душу страсть. Да это и очень естественно, ведь из средств наших ощущений зрение – самое подвижное и горячее, – оно наиболее восприимчиво к истечением и свойственным ему огневым духом навлекает любовь с ее переменами.Если, для примера, надо тебе привести действительный случай, записанный в наших священных книгах о животных, так вот он: харадрий Харадрий – ржанка, или зуёк.

исцеляет страдающих желтухой. Если больной этой болезнью взглянет на эту птицу, она убегает, отвратив свой взор, с закрытыми глазами, не потому, как думают некоторые, будто бы она отказывает в своей помощи, но оттого, что, увидав такого больного, она, естественно, притянет к себе его болезнь. Вот почему она избегает взгляда, как удара.Ты, может быть, слышал о змее, называемом василиском, который одним своим дыханием и взглядом сушит и губит все, что ему попадается. Поэтому не надо удивляться, если случается людям сглазить тех, кто им всего дороже и кому они желают лишь добра: природа вызывает в них зависть, и они творят не то, чего желают, а то, что свойственно их природе.Немного помедлив, Харикл отвечал:– Ты очень мудро и убедительно разрешил спорный вопрос. Если бы и Хариклея почувствовала когда-нибудь страстную тоску любви! Тогда я считал бы ее здоровой, а не больной. Но ты знаешь, что для этого-то я тебя и призвал: сейчас нечего опасаться, чтобы эта безлюбая ложененавистница испытывала страсть. Вероятно, ее в самом деле сглазили. Я не сомневаюсь, что ты ее исцелишь, раз ты мне друг и так мудр во всем.Я обещал Хариклу помочь по мере сил его дочери, если замечу ее недуг.Мы еще обсуждали этот вопрос, как вдруг к нам с поспешностью подбежал кто-то и сказал:– Вы, друзья мои, так медлите, словно вас позвали не на пиршество, а на битву или войну. Это празднество устраивает красавец Теаген, а покровительствует ему величайший из героев – Неоптолем. Приходите и не заставляйте откладывать пир на вечер: вас только одних недостает там.Харикл шепнул мне на ухо:– Вот принесло его с этим приглашением, уж очень некстати оно. Человек этот, видимо, сильно подвыпил. Однако пойдем, иначе он в конце концов еще прибьет нас.– Ты шутишь, – заметил я, – впрочем, пойдем.Когда мы пришли, Теаген отвел Хариклу место подле себя. Он отнесся с почетом и ко мне ради Харикла.К чему вдаваться в подробности пиршества: девичьи хороводы, флейтистки, военная пляска эфебов во всеоружии и все прочее, чем приправил дорогие яства Теаген, чтобы в приятном общении легче пилось на этом пиру. Но вот о чем тебе совершенно необходимо узнать – а для меня рассказ об этом одно удовольствие: Теаген делал вид, что он весел, был приветлив с присутствующими, но я уловил, куда направлены были его думы:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110