– Да не дави ты, уже по колени в землю вогнал! Полегче!– Не кряхти. Веди.– Куда?– На кудыкину гору!Вышли из избы, и, повинуясь указкам старика, Безрод подвел ворожца к входу в терем, помог подняться. А дальше только и оставалось, что мрачно кусать губу – старик, не спрашивая дозволения, ногами распахивал двери, а дружинные только прятали улыбки в бороды.– Полегче, Стюжень, дверь только навесили. До тебя месяца не провисела!Стюжень пнул сапогом последнюю дверь и едва не снес ее с петель. Князь о чем-то спорил с воеводами. Разгневался, покраснел. Безрод прикусил губу: тьфу ты, из огня да в полымя! Самое время на светлы очи вставать! Князь нынче зол, страшен, попадешься под горячую руку – быть беде. И ведь глядит с неприязнью, ровно сто лет знались и весь век враждовали. Сивый, не мигая, буравил князя стылыми глазами.– Здоров ли, Стюжень? Больно бледен.– А с чего румяным быть? До сих пор в ушах звенит. Только что поднялся.– Ты кто таков, что ворожишь без спросу и с людьми не чинишься?Князь вроде и словом не обидел, а все равно будто кулаком от души приложился.– Кто я таков, про то сам знаю, да тебе не скажу, – буркнул Безрод, глядя исподлобья. Невзлюбил князь – и ладно. Не больно-то нужно.Князь мгновенно сузил глаза, в них недобро заблистали гневные огни.– В яму захотел? Не можешь язык укоротить – сядешь в яму! Не с кем-нибудь говоришь – с князем! Спрашиваю – отвечай!– Чего не сажал, того не жни, чего не давал, назад не проси. – Сивый мрачно выглядывал из-под бровей, сведенных в нить.Стюжень все так же висел на плече Безрода, покряхтывал. Шумело в голове. Князя от злобы аж перекосило. Так стиснул поручень скамьи, что едва в щепы не смял затейливую резьбу. Держала Безрода на этом свете сущая малость – спасенная только что жизнь соловейского дружинного.– Уговаривать не стану. Больно дерзок. Захочу узнать – мигом язык развяжу. Еще не вяжут языки теми узлами, что развязать нельзя.– Крови жаждешь? – еле слышно прошелестел Безрод. Стюженевы пальцы на плече сжались, едва кости не смололи. – Скоро вдоволь напьешься.– Что? – зашипел князь.– Враг на пороге, – процедил Безрод. – Рот не перепачкай!– С кем говоришь, безрод!Ишь ты. Обидеть решил, безродом назвал. Смех один.– Мне клыки не показывай. Ты – им князь. – Безрод кивнул в сторону воевод и дружинных. – А по мне – так просто боярин. И не всякому боярину голову склоню.Князь аж зубами заскрипел, от злости побелел, а дружинные, дай им волю, изрубили бы дерзкого в ошметки. Но князь есть князь – взвился на ноги, вскинул голову и. не глядя на Безрода, процедил сквозь зубы:– П-п-падалью смердит! Отворите окна!Из палаты, вслед за князем, вышли все. Остались только Стюжень и Безрод. Старик не мог уйти сам.– Присел бы. – Сивый подвел старого ворожца к скамье.– Смел ты, парень, да так, что не пойму, смел или просто дерзок. Вроде и любить тебя не за что, а все равно благодарю. А еще за ворожбой ущучу – прибью насмерть. Падешь наземь, больше не поднимешься. Всякому кулику свое болото. Маши мечом, а в дела ворожские носа не кажи!– А почем знаешь, что не ворожец я? Может, зря ругаешься.– Зря не бьют бобря. Я воя с закрытыми глазами распознаю. А что пояса на тебе нет, так мне это не помеха. Иди. А будешь ворожить – прибью.Безрод вышел, а Стюжень еще долго смотрел Сивому вослед. Странный парень. Ему ведомо слово, ему покорился дух меча, ему помогли боги, но ведь не было в округе ворожца такой силы! Не было! Уж он, старый Стюжень, знал бы.Безрод вышел за ворота, в зарослях бузины подобрал меч, скатку, добрел до корчмы, по стеночке доковылял до каморки – да и рухнул на пол замертво.
Утром встал тяжело, а встав, зашатался. Словно полсебя отдал вчерашнему найденцу. Еле-еле пахнет рассветом. Солнце ворочается лениво, да вставать не спешит, день еще не начался, а ноги уже не держат. Безрод осторожно сошел вниз. На востоке лишь начало заряниться, город зябко кутался в сырую ночную тишину, и даже собака лишний раз не сбрехнет в такую-то рань. Так же было в то злополучное утро на заставе две седмицы назад: тихо, туманно и промозгло сыро.Только-только стало заряниться небо, а грузчики уже взялись за бочки и мешки. Время и самому под бочку встать. Быстрее погрузится Дубиня, быстрее уйдет. Не сегодня-завтра полуночники закроют губу.– Здоров ли, Дубиня?– Жаловаться нечего. Чего пришел?– Помочь хочу. Раньше погрузимся, раньше уйдем.– Никак узнал что-то худое? Оттниры близко?– Ближе некуда.– Не беда! Мы – бояны! Отобьемся! Чего кривишься?– Вроде и пожил на свете, а нос дерешь, будто дите малое.– Потому и нет мне от девок отбоя. То-то сам ворчишь, будто старик древний.– Больно много оттниров. И злы они. На вот, схорони. – Безрод протянул купцу меч и скатку.Сам подошел к бочатам на берегу, взгромоздил на плечи один и медленно, но верно, будто настоящий грузчик, пошел к сходням. Дубиня только крякнул.Безрод много где побывал, ходил и под ветром, и на веслах, но не представлял себе, что трюмы купеческих ладей так ненасытны. Носишь, носишь, а она все просит и просит! Еще и еще! Воистину ненасытная утроба – снаружи меньше, чем внутри. И хорошо бы с таким трюмом убраться отсюда пораньше. Если случай-шутник сведет в узкой губе Дубинины ладьи и полуночные граппры, ничего хорошего из этого не выйдет. С таким-то пузом далеко не убежишь. И отбиться не отобьешься. Разменяешь себя на троих-четверых, сложишь голову, и сделает тебе ручкой счастье-марево, багровое зарево. А какое оно, счастье? С рыжим волосом или ржаным? Статна или круглобока? Эх, пустое все! Дураком жил, дураком и помереть!Бочка рассадила шею, расковыряла рану. На многих бочках потом найдут кровавые следы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25