Когда на арену въехали последние семь рыцарей, Филипп не смог спрятать издевательской улыбки, увидев среди них Альбре. Гастон не записался заранее; поначалу он боялся, что полученный в бою с иезуитами вывих руки помешает ему принять участие в турнире, а потом, когда боль прошла, все же решился дождаться жеребьевки, надеясь попасть в первую или вторую семерки. В итоге Гастон оказался самым последним - тридцать пятым. Никакого выбора у него не было, и он с обреченным видом направился к шатру единственного еще не вызванного зачинщика
Гуго фон Клипенштейна.
Впрочем, отчаивался Гастон рано. Во время схватки клипенштейнов конь неожиданно споткнулся, его хозяин не удержался в седле, и за здорово живешь Альбре прослыл победителем легендарного воина и непревзойденного турнирного бойца.
"Господи! - ужаснулся Филипп. - Теперь хвастовства-то будет!.. Нет, уж лучше сразу повеситься".
Приговор маршалов, одобренный королями, был так же скор, как и очевиден: сильнейшими рыцарями первого дня состязаний признавались Филипп Аквитанский, Тибальд Шампанский, Эрнан де Шатофьер и Хайме де Барейро. Жребий определил, что сначала Филипп должен сразиться с Шатофьером, а затем граф де Барейро померится силами с Тибальдом Шампанским.
Трижды сходились Филипп и Эрнан в центре арены и трижды, переломив копья, расходились ни с чем. Наконец, Филипп сообразил, что друг откровенно поддается ему, и так разозлился, что в четвертой схватке одержал над ним уверенную победу.
Хайме де Барейро без особого труда вышиб изрядно притомившегося графа Шампанского из седла. Как и подозревал Филипп, иезуитский отпрыск берег свои силы для решающих схваток.
А Тибальд, поднимаясь с помощью оруженосца на ноги, сокрушенно пробормотал:
- Еретикам сам черт помогает.
- Ясное дело, монсеньор, - поддакнул оруженосец.
- Будь у меня такая великолепная лошадь, как у этого ублюдка, - - не унимался граф, - то и черт не смог бы ему помочь.
- Ясное дело, монсеньор.
- А в поэтическом поединке ни конь, ни черт не помогли бы ему.
- Ясное дело, монсеньор.
- Да этот тупица и двух строчек так-сяк не слепит, - утешал себя Тибальд. - Где уж ему! Он-то, наверняка, и читает со скрипом.
- Ясное дело, монсеньор.
- Нет, ты посмотри, какая идиотская ухмылка! Вот кретин, подумать только!.. Ч-черт! Кажись, я здорово ушибся. Проклятый ублюдок!..
По сему наступил кульминационный момент состязаний: в очном поединке Филиппу и графу де Барейро предстояло определить, кто из них завладеет титулом короля турнира.
Филипп занял свое место в конце арены и сосредоточился. Заиграли трубы, герольды понесли какой-то вздор о прекрасных очах, якобы с надеждой и нетерпением взирающих на доблестных рыцарей; наконец был дан сигнал к началу схватки, и тотчас противники во весь опор ринулись навстречу своей победе или поражению.
То, что сделал Филипп за какие-нибудь доли секунды до предполагаемого столкновения, многим показалось неоправданным риском, но для него это было точно рассчитанное и безукоризненно выполненное движение. Он привстал на стременах и что было мочи выбросил руку с копьем вперед, целясь противнику в забрало. Сила и внезапность удара сделали свое дело - острие копья графа де Барейро лишь слабо чиркнуло по щиту Филиппа, а сам Хайме, потеряв равновесие, свалился вниз головой с лошади, несколько раз перекувыркнулся на траве и остался лежать неподвижным. Как потом оказалось, он получил легкое сотрясение мозга и сломал правую ключицу.
Зрители - от простолюдинов до вельмож - словно сошли с ума. Даже самые знатные и очень важные господа, позабыв о своем высоком положении, вскочили с мест, исступленно аплодировали и громкими криками приветствовали победителя, а восхищенные дамы срывали со своих одежд украшения и посылали эти трогательные подарки Филиппу.
Главный герольд турнира начал что-то говорить, но его слова потонули во всеобщем реве. Тогда он поглубже вдохнул воздух и, надрывая глотку, заорал:
- Слава королю турнира, великолепному и грозному сеньору Филиппу Аквитанскому!
На трибунах иезуитофобы вновь принялись лупить иезуитофилов - на сей раз от излишка радости.
Между тем к Филиппу приблизились маршалы и оруженосцы, помогли ему спешиться, сняли с него шлем, панцирь и рукавицы и, под нескончаемые здравицы и восхваления герольдов, проводили его на помост к наваррскому королю. Дон Александр обнял Филиппа, расцеловал в обе щеки и торжественно произнес:
- Вы проявили необыкновенное мужество и ловкость, принц. Теперь покажите, каков у вас вкус - выберите королеву наших празднеств.
Снова взвыли трубы и главный герольд, предварительно бросив в толпу несколько напыщенных фраз, наконец, соизволил сообщить, что сейчас королю турнира предстоит избрать королеву любви и красоты.
Рядом с Филиппом возник паж, державший в руках подушку из красного бархата, на которой покоился золотой венец королевы - тонкий обруч, украшенный зубцами в виде сердец и наконечников стрел.
В некотором замешательстве Филипп огляделся по сторонам - прекрасных дам и девиц вокруг было вдоволь. Еще накануне он решил в случае своей победы не выбирать Маргариту. Ей необходима встряска, так рассуждал Филипп. Она должна избавиться от наваждения, парализовавшего ее волю, поработившего ее дух; надо заставить ее разозлиться, вспомнить, что она принцесса, дочь короля, наследница престола; пусть чувство обиды и унижения разбудит в ней прежнюю Маргариту, которая так нравилась ему. Будучи любвеобильным, Филипп, тем не менее, очень серьезно относился к браку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58