Охота была композитору сочинить вокальную партию для полутрупа!
Но певицу беспокоил и другой важный вопрос: кто она, в сущности, эта Пиковая Дама? Колдунья или обыкновенная женщина? Встречала ли она этого Сен-Жермена? Действительно ли знает тайну трех карт? Герман может принимать ее за кого угодно, но эту партию петь не ему, а певице. Должна же она знать, кого изображает. Если колдунью, то, может быть, она сбросит с себя несколько десятков лет? Для колдуньи все возможно. А голос жалко ломать – роль довольно большая.
– Голос не надо ломать,– сказал ей Чайковский.– Это выйдет грубо. Достаточно нескольких внешних резких черт.
– Но она колдунья?
– Вовсе нет. Но и обыкновенной женщиной ее не назовешь.
– А этот Сен-Жермен? Он существовал?
– Разумеется. Он был изысканный шулер. Графы не пренебрегали этим ремеслом. И графини также.
– А откуда же легенда?
– Люди охотно изобретают легенды. Особенно игроки.
– Хорошо, что действие переносится в прошлый век,– задумчиво сказала певица.– В наше время уже не найдешь таких легковерных людей.
– Их и теперь сколько угодно.
– Но чем она живет, такая дряхлая женщина? Что ее занимает?
– Разумеется, ее прошлое. Для нее это единственная реальность.
Он рассказал Славиной о каменской жительнице, матери его шурина, Александре Ивановне Давыдовой. Эта была последняя декабристка, вернувшаяся из сибирской ссылки.
Она дожила до глубокой старости. В последние месяцы ее сознание угасало, но очень ясно помнила она юность, старую Каменку и гостившего там Пушкина. Конечно, было бы кощунством сравнивать благородную женщину со старой картежницей – графиней. Но Чайковский хотел рассказать артистке о свойствах старческой памяти.
«Я как теперь все вижу…» – так начинала Александра Ивановна свои рассказы о прошлом, и Модест воспользовался этим в своем либретто в песенке старой графини.
Герман наблюдал. Роковое мгновение близилось…
Одна лишь слабая свеча, стоявшая на столике близ кресла, освещала старую графиню, которая, казалось, погрузилась в сон. Но она не спала, она вспоминала. Видения давно минувшего, яркие и живые, чередовались со смутными и досадными впечатлениями недавнего бала. Она сравнивала прошедшее и настоящее. Как бесцветны и ничтожны казались ей нынешние царицы балов перед величественными и смелыми красавицами прежних десятилетий! О, ее ровесницы были пылки и решительны и в любви и в игре. Отважно защищали они завоеванное счастье, отважно лгали и во всем властвовали.
И под звуки ожившего в ее памяти старинного менуэта вставали перед графиней образы ее блестящих, знатных подруг, прекрасных женщин, а рядом – смелых мужчин, с иными, чем теперь, понятиями о доблести и чести. В их жилах текла горячая кровь; жизнь и смерть стояли рядом. И любовь к жизни была так же сильна, как и презрение к смерти.
Говорят, длинна жизнь… Но что такое девять десятков лет? Ах, как бы ни была длинна, ее уже не осталось, и как ни скучен и пуст нынешний свет, покидать его страшно. Вот и последний бал становится воспоминанием. Жизнь кончается, убывает; давно уже нет в ней никаких неожиданностей. Ночь будет долга, а утро туманно и призрачно. Одни только воспоминания поддерживают скудеющую жизнь.
И графиня запела про себя песенку былых времен. То была ария из оперы Гретри Гретри – французский композитор XVIII века.

«Ричард Львиное сердце». Но через шесть десятилетий она пела ее, сильно изменив: тональность мрачнее, напев медлительнее. Середину она совсем позабыла. То была не старинная французская ария, а исповедь старого сердца. Все слабее звучала она, все прерывистее; казалось, она теряется, иссякает, как маленький ручеек. Сама жизнь прерывалась, иссякала, истаивала в последнем признании.
Бедная старуха! Она боялась умереть в постели, жалела, что не будет в ее жизни ничего больше неожиданного. Но ее песенка не иссякла, а резко оборвалась.


История Лизы

Жизнь мне лишь радость сулила…
«Пиковая дама», ария Лизы

1

Да, так светло началась жизнь внучки (или правнучки) старой графини. Лиза была примечательная девушка; неудивительно, что она пленила нашего героя.
С трогательной сироткой пушкинской повести у нее не было ничего сходного, кроме имени и возраста. Ее положение в свете было совсем другое: не бедная воспитанница, взятая в дом из милости, а богатая наследница. Она была куда благополучнее скромной Лизаветы Ивановны, которую описал Пушкин. Но в дальнейшем судьба, довольно милостивая к бедной воспитаннице, повела юную графиню иным путем. Лизавета Ивановна, после кончины ее благодетельницы, вышла замуж за очень любезного и порядочного молодого человека и, как видно, избавилась от нужды: взяла даже к себе в дом бедную родственницу. Что же касается Лизы, о которой рассказано в музыке… Но не станем забегать вперед.
В свете молодая графиня отличалась от своих подруг: была молчаливее, сдержаннее, прекраснее… Говорили, что она очень похожа на свою бабку, какою та была в молодости…

Родители Лизы давно умерли. Братьев и сестер у нее не было; из подруг одна лишь княжна Полина была ей ближе других.
Пришло время, и молодой князь Елецкий попросил руки Лизы. Она дала согласие. В то же время она не могла всем сердцем полюбить своего жениха, хотя и уверяла себя, что он достоин лучшей невесты. Она не могла полюбить его, потому что князь Елецкий, как она думала, не нуждается в любви: слишком легко и привольно текла его жизнь. Для него, баловня судьбы, любовь могла стать только еще одной радостью – в дополнение ко всем прочим.
Совсем не таким воображала она своего избранника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53