..
Ну, ясное дело: собрался семейный совет, и с тех пор орловцев пьяными не видели.
— Понимаете, хоть и трудно было, но жили мы весело,— рассказывал Орлов,— пожалуй, даже веселей, чем потом, когда попривезли семьи, по квартирам разъехались...
А что же было потом?.. Какое бы ни нашлось трудное дело — орловцам. Они монтировали все обогатительные фабрики, которые сейчас работают в Мирном. Они первыми осваивали и сам процесс обогащения... А в шестидесятом году Орлову присвоили звание Героя Социалистического Труда, Лейконена наградили орденом Ленина,— это мы знали из газет. Забегая вперед, скажем: Орлов был делегатом XXII съезда нашей партии...
Вот так все начиналось... Мы вспоминали это, когда ехали в автобусе из аэропорта в город. Осень. По обочинам — невзрачная мирненская тайга. В бледной зелени лиственниц неярко горят огненными языками березы. Мелькают в чащобе озерки болот.
Четвертый час, но солнца уже нет. Небо низкое, бледное, словно смотришь на него сквозь кисею. И поэтому, наверно, дощатые корпуса фабрик, мачты подъемных кранов, вставшие впереди, кажутся слишком уж высокими.
Строится Мирный... Дорога разбитая, и автобус — с виду почти новый— трясется, скрипит всеми своими суставами. В ритм его движению — и мысли, неторопливые, прыгающие... Оба мы любим возвращаться на старые, известные нам места.То ли потому что везде, где ни бываешь, оставляешь частицу своей души,— ведь почти о каждой поездке пишешь. То ли по другой причине. Когда приезжаешь в первый раз, впечатления обычно бывают плоскими, как на фотографии, что ли: грубо говоря, чувствуешь лишь то, что видишь. А сейчас? Поле аэродрома, и шахматная будка, и тайга, точно такая же, какой она была в пятьдесят седьмом году, и высокие краны в дымчатом небе — будущее Мирного. Сплетение времен... Впечатление, обогащаясь воспоминаниями, обретают двойную, тройную силу. Поток сознания; рай позначный потоку времени...
Слева тянется поселок «Нахаловка». Подслеповатые, покосившиеся домушки стоят чуть ли не вплоткую друг к другу. Такие поселки есть на каждой стройке, хоть называют их по-разному: «Нахаловка», «Самострой», «Разбойничий»... Строятся они самостийно, по вечерам, в самых неожиданных местах, как правило — из ворованных материалов, потому что поселяются в них, в основном, люди с психологией стародавнего мужичка: «Хоть дрянное, кривое, да свое». Кадровый строитель лучше уж проживет лишние месяцы в палатке, чем пойдет на такое — стыдно, да и некогда ему возиться с домушкой. А «мужички» воруют почем зря доски, тес, брус, шифер, благо они разбросаны вокруг каждого объекта. Воруют и строятся.
Поселок такой — страшный рассадник антисанитарии, портит он лицо города, и пожары возникают в нем часто. Проклинают эти поселки на всех стройках, но — странное дело! — живут они! Пожалуй, тут три главных причины. Во-первых, как правило, нормы жилья строителям предусматривают ниже, чем эксплуатационникам, а каждому человеку хочется жить попросторней, да и чем строители хуже постоянных жителей городов? Наоборот, им-то, которые минимум четверть своей жизни проводят в палатках, вагончиках, и надо давать нормы самые большие. Во-вторых, на всех стройках, в их начале, планы по гражданскому строительству если и выполняются (что бывает редко), то уж во всяком случае отстают от планов промышленного строительства, а значит, и от потребного количества рабочей силы. Третья причина та, что почему-то именно на стройках почти совершенно не внедряется способ сооружения жилья, который впервые применили горьковцы,— для себя, во внерабочее
время, из государственных материалов, по государственным расценкам, с помощью государственных механизмов; казалось бы, кому, как не строителям, направить это «нахаловское» домотворчество в общественное русло! Но так порой и бывает: сапожник — без сапог... Лучшее доказательство — вот она, стоит «Нахаловка»!
Но обо всем этом разговор, должно быть, будет еще. А пока прыгает на выбоинах наш преждевременно состарившийся автобус... Нет, пожалуй, даже первые впечатления никогда не бывают «голыми». Если, конечно, наблюдает не слепец, то всегда возникнут какие-то ассоциации. Привлекательность возвращения на старые места — только лишь во временной разности впечатлений.
Гостиницы в Мирном нет, и заведующий отделом агитации и пропаганды горкома партии Мусаев любезно уступил нам свой кабинет. В узкую длинную комнату с окном, выходящим на стройплощадку жилого квартала, внесли две скрипучие железные кровати, отодвинули письменный стол к подоконнику, и кабинет сразу же стал похож на номер провинциальной гостиницы. В конце горкомовского коридора, поперек него, повешена застиранная простыня, за ней Мусаев показал нам вместительный умывальник и бачок с холодной мутноватой водой.
— Ну вот, отдыхайте,— сказал он.— Если буду нужен, найдете в каком-нибудь из кабинетов. Найти не трудно.
Мирненский горком партии занимает часть деревянного двухэтажного здания, тут же находился горсовет, редакция газеты «Мирненский рабочий», народный суд, горком комсомола, «квартира» собкора газеты «Социалистическая Якутия» и еще несколько жилых комнат. Через дверь от нашего «номера» живет первый секретарь горкома Борис Хайретдинович Де-ловербв.
Здание горкома представляет собою не что иное, как типовой дом, какой обычно можно увидеть на пограничных заставах где-нибудь на западе страны. В нем много дверей — на случай тревоги. Можно даже выйти на улицу сразу же со второго этажа.
Вскоре мы сообразили, почему Мусаев сказал: «Найти не трудно»,— голос его, раздавшийся где-то в дальнем, кабинете, легко долетел до нас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33