Рассказывают, что делается это в третий раз.
Замызганный вертлявый «газик» добросовестно тянет на третьей скорости. Кое-где дорога вспучена вечной мерзлотой, будто прошли по ней зыбкие волны и, не схлынув, застыли. В таких местах «газик» трясет в' лихорадке. За окнами пролетают гари, по--росшие мелкой листвянкой и березкой. Черные пни издали похожи на стаи грачей, севших в некошеную сухую траву. Порою к самой дороге подступают кочковатые болота-мари, по которым, однако, можно ходить.
Мы возвращаемся с дражного полигона, километрах в тридцати от Мирного. Драга оказалась обыкновенной, «золотой», только «начинка» в ней другая— для алмазов. В этой начинке все дело: никак не притрут друг к другу механизмы. А кроме того, не могут разработать технологию размыва мерзлых грунтов.
— Больше стояли, чем работали,— жаловались нам рабочие.— Вот только в последний месяц и пошла как следует драга.
И все обвиняют в этом бывшего начальника прииска Черепанова: завалил дело... Рассказывают, между прочим, что Черепанов до этого работал заведую--щим промышленным отделом горкома партии. «Совсем молоденький инженер, только с институтской скамьи. И там тоже все завалил. Но Ладейщикову неудобно было поставить его с завов на какую-нибудь рядовую работу, вот и настоял, чтоб сделали Черепанова начальником прииска. Да разве можно было ему такое доверять!..»
Как-то не вяжется все это с характеристикой, которую дал Ладейщикову Батенчук. ...С плешивого увала, на который ходко вбежал наш «газик», хорошо виден весь город, гаражи, краны над промбазой, слева — белые, блестящие бензобаки, а повдоль речки Ирелях, друг за другом,— фабрики, перерабатывающие кимберлитовую руду. И все это окольцовано палевым ожерельем осеннего редколесья.
Дорога взбирается еше на один холм, и перед нами открываются горы взрыхленной голубоватой земли, вставшие над пологой впадиной. В ней неуклюже ворочаются бульдозеры, самосвалы. Отсюда они похожи на мух, ползающих по ковриге хлеба.
Это — трубка Мира. Отсюда же хорошо виден и лог Хабардина, неглубокий хмурый распадок, по которому семь лет назад поднялся со своей поисковой партией геолог Юрий Хабардин. Вот там, где сейчас белеет дощатая будка диспетчерской рудника, обнаружил он у лисьей норы «голубой кусочек неба» — кимберлит. А через несколько дней — алмазы. Маленькая походная радиостанция унесла в эфир победную весть: «Закурил
трубку Мира. Табак хороший. Хабардин». ...Мы стоим в центре трубки Мира. Стоим на зеленовато-голубой земле, так похожей по цвету на якутское небо. Стоим на алмазах. Их, должно быть, здесь столько же, сколько звезд на небе. Спрятались в комковатой руде... Но почему-то особенного волнения мы не чувствуем. Наверно, оттого, что слишком уж деловая, будничная обстановка в карьере. Ритмично вздымают ковшами экскаваторы, суетятся самосвалы, бульдозеры сдвигают пустую породу в стороны. Ну совсем как на сотнях других рудников, железных, медных... Да и сами мы приехали сюда не просто из праздного любопытства: нам хочется встретиться с лучшим экскаваторщиком рудника Васей Ивлевым, недавно награжденным орденом Трудового Красного Знамени.
Разыскиваем его экскаватор. Но Ивлев, худой, высокий, донельзя чумазый человек, долго разговаривать с нами не стал. Стеснительно объяснил:
— Не могу. Сейчас не могу. Вы же знаете, план того и гляди полетит. Хорошо хоть морозы нас в этом году жалуют. Каждая минута на счету!..
Говорят, Ивлев чуть ли не ночует на руднике. Пришлось отложить встречу. В три часа звоним Тихонову.
— Его нет.
— А когда будет?
— Неизвестно. - Где же он?
— Тоже неизвестно.
Ну что тут делать! Или он не хочет с нами встречаться?.. Но нам-то нужно с ним встретиться. Ох и надоела эта столовая! Чтобы пообедать в ней в часы «пик», надо потратить минимум полтора часа. А не в часы «пик» — столько же. Разница лишь в том, что после «пика» все более или менее Съедобное будет уже съедено.
Решили на ужин купить что-нибудь в магазине. В мясном отделе увидели за витриной семгу. Обрадовались ей, как дети!.. Но почему нет очереди? Продавщица вынесла нам кусок рыбы откуда-то из задней комнаты и как-то очень уж аккуратно, прежде чем взвесить, завернула рыбу в бумагу и подозрительно быстро сунула нам сверток.
— А семга-то с душком! — совсем «по-чеховски» протянул один из нас.
— У нас вся рыба такая,— успокоила продавщица.
— Почему же?
— В леднике подпортили. Обвалился он, что ли... Пошли в хлебный отдел. Хлеба нет. И опять меланхоличный ответ,— видно, люди привыкли к этому:
— Второй день хлеб только в столовой. Может, там вам продадут? Снова в пекарне печи сели. Говорят, проектировщики что-то не рассчитали...
А почему бы нам не сходить к проектировщикам, в институт «Якутнипроалмаз»?..
С Галкиным, директором института «Якутнипроалмаз», до тех пор мы не встречались ни разу. В кабинете Галкина не оказалось, и мы стали ждать в коридоре. Читали газеты,
— Вы ко мне? — Перед нами стоял невысокий черноволосый человек в синем костюме, с колодкой ордена Трудового Красного Знамени на пиджаке. Каким-то образом он сам заключил, что мы и есть те самые журналисты, которые звонили ему минут двадцать назад (на наш взгляд, мы ничем — ну, решительно ничем! — не отличались по внешнему виду от мирненцев), и, не ожидая ответа на свой вопрос, представился:— Галкин Андрей Федорович. Прошу, проходите... Чем могу быть полезен?
Походка у него была быстрая, решительная. Лицо— бледное, темные круги под глазами еще больше подчеркивали эту бледность.
В директорском кабинете, просторной, чисто выбеленной комнате, на стене мы увидели большую карту сибирской платформы с алыми накрапами точек — разведанные месторождения алмазов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33