— Может, мы хотя бы перенесем нашу беседу за закрытые двери? — махнул он в сторону спальни.
В Синей комнате царила тьма. Пока Джемма суетилась, задвигая шторы на окнах и разжигая свечи, он пристроился на краю ее кровати.
— Я не знала, что и подумать, когда ты поднимался ко мне по лестнице, — призналась она, стоя к нему спиной и поправляя фитиль в ночнике. — Мне казалось, что ты просто убьешь меня у всех на глазах.
— Это было бы неразумно. Слишком много свидетелей, — прошептал он.
Джемма не удержалась и хихикнула. Всю ее усталость словно ветром сдуло. Наоборот, она ощущала пьянящее возбуждение, словно солдат перед боем. Она полагала, что частично это происходило из-за выпитого вина — голова была поразительно легкой, а сама она — поразительно храброй, чего прежде ей не доводилось испытывать перед Коннором. Интересно, эти ощущения действительно породило одно лишь вино, или же дело было в том, что чем больше времени она находилась вместе с Коннором, тем больше убеждалась, что в их отношениях произошла значительная перемена?
Размышляя над этим, она наклонилась, чтобы поворошить угли в камине и добавить свежей воды в кувшин на умывальном столике. Джемма прекрасно понимала, что давно перестала быть той неопытной девчонкой, которую Коннор увез из Дербишира целую вечность назад. У нее попросту не было возможности оставаться прежней. Как ни говори, но последние шесть недель она самолично ведала хозяйством огромного феодального замка. Она укротила спесивых родственников Коннора и наладила отношения с его крестьянами. Она подготовила и провела замечательное торжество, на котором присутствовали не менее сотни гостей.
Ни один человек, справившийся с подобными вещами, не сможет оставаться наивным и неопытным! И возможно, это ее недавнее самоутверждение заставит мужа относиться к ней, как к равной, и он наконец перестанет смотреть на нее с высоты своей пресловутой опытности искушенного светского джентльмена.
Продолжая возиться с углями, она покосилась через плечо на Коннора. Он раскинулся на ее кровати самым неджентльменским образом: руки и нош в разные стороны, глаза красные, подбородок темный от многодневной щетины. Дорога от Эдинбурга весьма плачевно сказалась и на его одежде, а элегантные модные сапоги износились чуть ли не до дыр. Нынче вечером его вряд ли можно назвать искушенным светским джентльменом — это уж точно!
— Ты жалеешь о том, что женился на мне? — внезапно спросила Джемма.
— Жалею? Да я с того дня состарился лет на тридцать, — проворчал Коннор.
— Ну а кто в этом виноват? — гневно спросила она. — Ты с самого начала должен был понять: я не намерена во всем тебе подчиняться — особенно после того, как узнала, что оказалась жертвой твоей детской страсти заключать пари!
Джемма наконец оставила в покое камин, приподняла юбки и отстегнула кринолин из китового уса, который с легким стуком упал на пол. Обойдя вокруг него, она направилась к умывальному столику, и длинный подол платья потащился за ней по ковру, точно шлейф.
— Я вообще-то не собиралась так подробно обсуждать с тобой эти вещи, но раз уж о них зашла речь, мне хотелось бы знать точно, как ты намерен со мной поступить. Понимаешь, я сама еще не уверена, стоит ли мне с наступлением весны возвращаться в Англию: и в замке, и в деревне полно дел, и я начинаю думать, что тебе и в голову не придет когда-либо ими заняться.
— Х-м-м, — раздалось с кровати.
— Я не шучу, Коннор! Деревенские дети должны ходить в школу. Их надо хотя бы научить писать и читать. А заодно и многих из их родителей. А доктор? Наверное, это не так сложно — привозить несколько раз в год врача к ним в долину, чтобы он их лечил? Дядя Леопольд рассказывал, что твоя мать постоянно беспокоилась, все ли крестьяне как следует одеты и обуты, все ли здоровы и сыты, но с тех пор как она умерла, это никого не волнует. Мод считает, что ты виноват в этом больше всех. Она говорит, что все свое время ты проводишь, гоняясь за женщинами и заключая скандальные пари с дружками, и я охотно верю ей — сама видела этих знаменитых дружков. А еще я думаю, — войдя в раж, продолжала она, наклонившись над тазиком и смывая с лица и рук мыльную пену, — что для нас обоих будет только лучше, если ты вернешься в Эдинбург так скоро, как позволит погода. Тебе, похоже, совершенно наплевать на Гленаррис, так с какой стати здесь оставаться? Я прекрасно управлюсь со всем одна, с помощью Макнэйла и миссис Сатклифф. Если тебе угодно, знать, я именно этим и занималась все это время. И… и поскольку мне кажется, что ты совершенно равнодушен ко мне, и к дяде Леопольду, и к тете Мод — не легче ли будет всем нам, если ты просто оставишь нас одних?
Затаив дыхание, она ждала ответа.
— Коннор?
Тишина.
Прижав к лицу полотенце, она рискнула обернуться к кровати. И не могла удержаться от горького смеха. Он заснул. Одной рукой обхватил ее подушку, другой прикрыл лоб. Его черты разгладились; он казался таким беззащитным в неярком свете ночника, что у Джеммы защемило сердце.
Она подошла к кровати, стянула с него сапоги и укрыла пуховой периной. Коннор даже не шелохнулся. Она застыла, не сводя с него глаз, борясь с собой. А потом сделала то, на что никогда не решилась бы, если б он не спал: наклонилась и взяла в ладони его лицо. Ласково сжимая небритые колючие щеки, кончиками пальцев она провела по неподвижным, расслабленным губам. Чувствуя, как часто бьется ее сердце, Джемма легонько поцеловала мужа в лоб.
— Я люблю тебя, — прошептала она. Ей всегда хотелось прошептать это признание кому-то, она и сама не знала, кому — первый и единственный раз за всю жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104