Это, очевидно, задумывалось как место для отдыха. Столик покрывала вышитая скатерть из прекрасного Дамаска, дополненная вазой из горного хрусталя — немецкого или бельгийского, — как предполагал Коннор.
Наверху Джемма разместила все свои дамские вещицы: зеркала, гребни, коробочки с помадой, флаконы духов. Медвежья шкура заняла изначально предназначенное ей место на полу и превратилась в прекрасный ковер для ног возле кровати. К огромному удивлению Коннора, его кожаный жакет был вычищен и преспокойно висел на вешалке возле двери. С другой стороны от входа Джемма оборудовала умывальную. Здесь было все что нужно: чистое хрустящее полотенце, таз и кувшин для умывания; сосуд со свежей водой стоял рядом.
Коннор молча взирал на все это, уперевшись руками в бока, не зная, что делать со всем этим великолепием. Впервые в жизни он не нашелся что сказать. Перемены, которые Джемма произвела в столь короткий срок, были сродни чуду и говорили о ее огромной силе воли… Внезапно Коннор почувствовал, что ему хочется смеяться и плакать одновременно. Смеяться потому, что убранство хижины делало ее похожей на пиратское логово, куда стаскивались сокровища со всего света. А желание плакать… Что-то очень жалкое было во всей этой роскоши, столь неуместной в убогих стенах лачуги старого Додсона.
Но плакать Коннор, разумеется, не стал. Он вообще никогда и ни по какому поводу не плакал. С тех самых пор, как умерла его мать. Одинокие годы детства под присмотром холодного аристократичного отца научили Коннора сдерживать слезы. Макджоувэн-старший препоручил своему единственному сыну семейный корабельный бизнес и возложил на него обязанности по управлению Гленаррисом. Постепенно Коннор стал похожим на отца: черствый, высокомерный, равнодушный к чужим страданиям. Неважно, что воспоминания о доброте и кротости матери он пронес через всю жизнь. Самому ему не были знакомы эти чувства. Коннор даже не предполагал, что они существуют. До сих пор…
С порога легла чья-то тень. Коннор обернулся и увидел жену. Разгоряченная работой, Джемма посвежела, на щеках появился яркий румянец. Но какая же она худенькая! И у него болезненно сжалось сердце при воспоминании о ее тяжелой болезни.
— Вам не следовало заниматься всем этим, — произнес Коннор более грубо, чем намеревался, встревоженный темными кругами вокруг ее зеленых глаз.
— А кто, скажите на милость, будет этим заниматься? Вы? — парировала девушка. — Подозреваю, что вы здесь дома не больше, чем я. Что касается меня, то я не хочу жить как бродяга.
С этими словами Джемма попыталась пройти мимо Коннора. Он загородил ей дорогу.
— Это слишком тяжелая работа для вас, Джемма. Вы еще очень слабы после болезни.
Она медленно отвела его руку и прошла в угол комнаты, где у нее была устроена кухня.
— Мне лучше начать привыкать к тяжелой работе. Ведь так вы сказали? Тем более что у меня ее теперь будет много. Ведь я жена фермера, не так ли?
Она говорила с такой яростью, что сразу разрушила все иллюзии Коннора относительно их примирения, дав понять, насколько она его ненавидит. Следующие полчаса они провели в гробовом молчании. Но вскоре соблазнительный запах жареного гуся заполнил комнату, и, примиренные на какой-то момент чувством голода, они уселись обедать. Им и в голову не пришло использовать во время еды какие-либо приборы. Они ели мясо прямо руками: так и вкуснее, и быстрее. Гусь был запит холодной ключевой водой. А напоследок… Коннор сунул руку в карман своего жакета и вытащил плитку шоколада.
— Шоколад! Где вы его взяли?
— Миссис Кеннерли дала мне его с собой в дорогу. Я приберегал его для особого случая.
Тысячи раз в жизни Коннору приходилось делать женщинам подарки. Роскошные, баснословно дорогие. Но ни одна из них не реагировала на его дары так, как отреагировала эта девочка на обыкновенный кусочек шоколада. Глядя на нее, можно было подумать, что она получила алмаз «Кохинор», а не плитку сладостей.
Джемма тщательно поделила шоколад. При этом брови ее изогнулись от напряжения. Наблюдая за ней, Коннор чувствовал, как что-то новое, доселе неведомое, рождается в его душе. Сердце его захлестнуло теплой волной. Молча они жевали каждый свою долю, глаза их светились от удовольствия. В какой-то момент они встретились взглядами и улыбнулись друг другу. Перемирие было заключено.
— Где вы будете спать? — спросила Джемма, когда стемнело и она собиралась подняться наверх.
Коннор сидел за столом и чистил пистолеты. Он поднял глаза и посмотрел на нее.
— Там же, где я спал прошлой ночью. Джемма оглядела комнату, явно пытаясь справиться со смущением.
— И где же это?
— Наверху.
— Но… Но где я… — голос девушки предательски дрожал. — Вы не… не хотите ли вы сказать…
— Точно.
С огромным удовольствием Коннор наблюдал за сменой выражений на ее лице: недоверие, попытка понять и в конце концов гнев. Как она восхитительно переменчива!
— Джемма…
— Нет! — вскричала она. — На этот раз вы зашли слишком далеко, Макджоувэн. Вы не имеете никакого права спать вместе со мной.
— В самом деле? — Коннор с трудом поборол смех Джемма залилась краской до корней волос.
— Наша женитьба — чудовищный фарс. И вы знаете это не хуже меня.
— Может, и фарс, но только не в глазах ваших домашних, церкви и даже самого Бога, смею заметить.
— Меня заставили сделать это, черт побери!
— Как бы то ни было, а мы — законные муж и жена. И по закону я имею право разделить постель со своей супругой.
Джемма метнула кровожадный взгляд на пистолеты, которые Макджоувэн оставил на столе. Заметив это, он расхохотался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104