Ты не оскорбишь, и не солжешь, и все понимаешь. Ты, ах ты, моя хорошая большая лошадка!Роберту Джордану было бы очень интересно услышать, о чем говорил Пабло с гнедым жеребцом, но услышать ему не пришлось, так как, убедившись, что Пабло пришел сюда только проверить, все ли в порядке, и решив, что убивать его сейчас было бы неправильно и неразумно, он встал и пошел назад, к пещере. Пабло еще долго оставался на поляне, разговаривая с лошадью. Лошадь не понимала его слов и только по тону чувствовала, что это слова ласки, но она целый день провела в загоне, была голодна, ей не терпелось поскорей общипать всю траву кругом, насколько хватало веревки, и человек раздражал ее. Наконец Пабло перенес колышек в другое место и снова стал возле лошади, но теперь уже молча. Лошадь продолжала пастись, довольная, что человек больше не докучает ей. 6 Роберт Джордан сидел у очага на табурете, обитом сыромятной кожей, и слушал, что говорит женщина. Она мыла посуду, а девушка, Мария, вытирала ее и потом, опустившись на колени, ставила в углубление в стене, заменявшее полку.— Странно, — сказала женщина. — Почему Эль Сордо не пришел? Ему уже с час как пора быть здесь.— Ты посылала за ним?— Нет. Но он всегда приходит по вечерам.— Может быть, он занят? Какое-нибудь дело?— Может быть, — сказала она. — Если не придет, надо будет завтра пойти к нему.— Да. А это далеко?— Нет. Прогуляемся. Мне это не мешает, я засиделась.— Можно, я тоже пойду? — спросила Мария. — Можно, Пилар?— Да, красавица, — сказала женщина, потом повернула к Роберту Джордану свое широкое лицо. — Правда, она хорошенькая? — спросила она Роберта Джордана. — Как на твой вкус? Немножко тоща, пожалуй?— На мой вкус, хороша, — сказал Роберт Джордан. Мария зачерпнула ему кружкой вина.— Выпей, — сказала она. — Тогда я покажусь тебе еще лучше. Надо выпить много вина, чтобы я казалась красивой.— Тогда я больше не буду пить, — сказал Роберт Джордан. — Ты и так красивая, и не только красивая.— Вот как надо говорить, — сказала женщина. — Ты говоришь, как настоящий мужчина. А какая же она еще?— Умная, — нерешительно сказал Роберт Джордан.Мария фыркнула, а женщина грустно покачала головой.— Как ты хорошо начал, дон Роберто, и чем ты кончил!— Не зови меня дон Роберто.— Это я в шутку. Мы и Пабло шутя зовем дон Пабло. И Марию сеньоритой — тоже в шутку.— Я не люблю таких шуток, — сказал Роберт Джордан. — Во время войны все мы должны называть друг друга по-серьезному — camarada. С таких шуток начинается разложение.— Для тебя политика вроде бога, — поддразнила его женщина. — И ты никогда не шутишь?— Нет, почему. Я очень люблю пошутить. Но обращение к человеку — с этим шутить нельзя. Это все равно что флаг.— А я и над флагом могу подшутить. Чей бы он ни был, — засмеялась женщина. — По-моему, шутить можно надо всем. Старый флаг, желтый с красным, мы называли кровь с гноем. А республиканский, в который добавили лилового, называем кровь, гной и марганцовка. Так у нас шутят.— Он коммунист, — сказала Мария. — Они все очень серьезные.— Ты коммунист?— Нет, я антифашист.— С каких пор?— С тех пор как понял, что такое фашизм.— А давно это?— Уже лет десять.— Не так уж много, — сказала женщина. — Я двадцать лет республиканка.— Мой отец был республиканцем всю свою жизнь, — сказала Мария. — За это его и расстреляли.— И мой отец был республиканцем всю свою жизнь. И дед тоже, — сказал Роберт Джордан.— В какой стране?— В Соединенных Штатах.— Их расстреляли? — спросила женщина.— Que va, — сказала Мария. — Соединенные Штаты — республиканская страна. Там за это не расстреливают.— Все равно хорошо иметь дедушку-республиканца, — сказала женщина. — Это значит, порода хорошая.— Мой дед был членом Национального комитета республиканской партии, — сказал Роберт Джордан.Это произвело впечатление даже на Марию.— А твой отец все еще служит Республике? — спросила Пилар.— Нет. Он умер.— Можно спросить, отчего он умер?— Он застрелился.— Чтобы не пытали? — спросила женщина.— Да, — сказал Роберт Джордан. — Чтобы не пытали.Мария смотрела на него со слезами на глазах.— У моего отца, — сказала она, — не было оружия. Как я рада, что твоему отцу посчастливилось достать оружие.— Да. Ему повезло, — сказал Роберт Джордан. — Может, поговорим о чем-нибудь другом?— Значит, у нас с тобой одинаковая судьба, — сказала Мария.Она дотронулась до его руки и посмотрела ему в лицо. Он тоже смотрел в ее смуглое лицо и в глаза, которые до сих пор казались ему не такими юными, как ее лицо, а теперь вдруг стали и голодными, и юными, и жадными.— Вас можно принять за брата и сестру, — сказала женщина. — Но, пожалуй, ваше счастье, что вы не брат и сестра.— Теперь я знаю, что такое со мной, — сказала Мария. — Теперь мне все стало понятно.— Que va, — сказал Роберт Джордан и, протянув руку, погладил ее по голове.Весь день ему хотелось сделать это, но теперь, когда он это сделал, что-то сдавило ему горло. Она повела головой и улыбнулась, подняв на него глаза, и он чувствовал под пальцами густую и в то же время шелковистую щеточку ее стриженых волос. Потом пальцы скользнули с затылка на шею, и он отнял руку.— Еще, — сказала она. — Мне весь день хотелось, чтобы ты так сделал.— В другой раз, — сказал Роберт Джордан, и его голос прозвучал глухо.— А я? — загудела жена Пабло. — Прикажете мне сидеть и смотреть на вас? Что же я, по-вашему, совсем бесчувственная, что ли? Нет, ошибаетесь. Хоть бы Пабло вернулся, на худой конец и он сойдет.Мария уже не обращала внимания ни на нее, ни на остальных, которые при свете играли за столом в карты.— Хочешь вина, Роберто? — спросила она.— Да, — сказал он. — Почему не выпить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25