Свеча отбрасывала тени на стену позади сидевших и на Ансельмо, который еще не успел сесть и стоял справа от стола. Жена Пабло склонилась над очагом в дальнем конце пещеры и раздувала мехами тлеющие угли. Девушка, опустившись на колени рядом с ней, помешивала деревянной ложкой в чугунном котелке. Она подняла ложку и взглянула на Роберта Джордана, и он с порога увидел ее лицо, освещенное вспышками огня, увидел ее руку и капли, падавшие с ложки прямо в чугунный котелок.— Что это ты принес? — спросил Пабло.— Это мои вещи, — сказал Роберт Джордан и поставил оба рюкзака на небольшом расстоянии друг от друга подальше от стола, там, где пещера расширялась.— А чем снаружи плохо? — спросил Пабло.— Можно споткнуться о них в темноте, — сказал Роберт Джордан, подошел к столу и положил на него коробку папирос.— Зачем же держать динамит в пещере — это совсем ни к чему, — сказал Пабло.— От огня далеко, — сказал Роберт Джордан. — Бери папиросы. — Он провел ногтем большого пальца по узкой грани картонной коробки с цветным броненосцем на крышке и пододвинул коробку к Пабло.Ансельмо поставил ему табурет, обитый сыромятной кожей, и он сел к столу. Пабло посмотрел на него, видимо, собираясь сказать что-то, но промолчал и потянулся к папиросам.Роберт Джордан пододвинул коробку и остальным. Он еще не смотрел на них. Но он заметил, что один взял несколько папирос, а двое других не взяли ни одной. Все его внимание было устремлено на Пабло.— Ну, как дела, цыган? — спросил он Рафаэля.— Хороши, — сказал цыган.Роберт Джордан понял, что до его прихода говорили о нем. Даже цыгану явно было не по себе.— Даст она тебе поесть еще раз? — спросил Роберт Джордан цыгана.— Даст. А то как же? — сказал цыган.Это было совсем непохоже на те дружелюбные шутки, которыми они обменивались раньше.Жена Пабло не говорила ни слова и все раздувала мехами огонь в очаге.— Человек по имени Агустин, там, наверху, говорит, что он дохнет с тоски, — сказал Роберт Джордан.— Ничего, не сдохнет, — сказал Пабло. — Пусть немножко потоскует.— Вино есть? — спросил Роберт Джордан, обращаясь ко всем, и наклонился вперед, положив руки на край стола.— Там уже немного осталось, — угрюмо сказал Пабло.Роберт Джордан решил, что пора заняться остальными и нащупать здесь почву.— Тогда дайте мне воды. Эй! — крикнул он девушке. — Принеси мне кружку воды.Девушка посмотрела на жену Пабло, но та ничего не сказала ей и даже не подала вида, что слышит; тогда она зачерпнула полную кружку из котелка с водой и, подойдя к столу, поставила ее перед Робертом Джорданом. Он улыбнулся ей. В то же самое время он втянул живот и чуть качнулся влево, так чтобы револьвер скользнул вдоль пояса поближе к бедру. Потом он опустил руку в задний карман. Пабло следил за ним. Он знал, что за ним следят все, но сам следил только за Пабло. Он вытащил руку из заднего кармана, держа в ней кожаную флягу, и отвинтил пробку; потом, взяв кружку, отпил до половины и стал медленно переливать в оставшуюся воду содержимое фляги.— Слишком крепкое, а то бы я тебя угостил, — сказал он девушке и опять улыбнулся ей. — Совсем немного осталось, а то бы я предложил тебе, — сказал он Пабло.— Я не люблю анисовую, — сказал Пабло.Острый запах разнесся над столом, и Пабло уловил в нем то, что показалось знакомым.— Вот и хорошо, — сказал Роберт Джордан. — А то совсем мало осталось.— Что это за штука? — спросил цыган.— Лекарство такое, — сказал Роберт Джордан. — Хочешь попробовать?— От чего оно?— От всего, — сказал Роберт Джордан. — Все болезни вылечивает. Если у тебя что не в порядке, сразу вылечит.— Дай попробую, — сказал цыган.Роберт Джордан пододвинул к нему кружку. Смешавшись с водой, жидкость стала желтовато-молочного цвета, и он надеялся, что цыган не сделает больше одного глотка. Оставалось совсем мало, а одна такая кружка заменяла собой все вечерние газеты, все вечера в парижских кафе, все каштаны, которые, наверно, уже сейчас цветут, больших медлительных битюгов на внешних бульварах, книжные лавки, киоски и картинные галереи, парк Монсури, стадион Буффало и Бют-Шомон, «Гаранти траст компани», остров Ситэ, издавна знакомый отель «Фойо» и возможность почитать и отдохнуть вечером, — заменяла все то, что он любил когда-то и мало-помалу забыл, все то, что возвращалось к нему, когда он потягивал это мутноватое, горькое, леденящее язык, согревающее мозг, согревающее желудок, изменяющее взгляды на жизнь колдовское зелье.Цыган скорчил гримасу и вернул ему кружку.— Пахнет анисом, а горько — будто желчь пьешь, — сказал он. — Уж лучше хворать, чем лечиться таким лекарством.— Это от полыни, — сказал Роберт Джордан. — В настоящем абсенте — а это абсент — всегда есть полынь. Говорят, что от него мозги сохнут, но я не верю. Начинаешь по-другому смотреть на жизнь, вот и все. В абсент надо наливать воду медленно и по нескольку капель. А я сделал наоборот — в воду налил абсент.— О чем это ты? — сердито спросил Пабло, чувствуя насмешку в его тоне.— Объясняю, что это за лекарство, — ответил ему Роберт Джордан и усмехнулся. — Я купил его в Мадриде. Последнюю бутылку взял, и мне хватило ее почти на три недели. — Он сделал большой глоток и почувствовал, как абсент обволакивает язык, чуть-чуть примораживая его. Потом взглянул на Пабло и опять усмехнулся.— Как дела? — спросил он.Пабло промолчал, и Роберт Джордан внимательно посмотрел на незнакомых мужчин, сидевших за столом. У одного из них было широкое, плоское лицо — плоское и темное, как серранский окорок, с приплюснутым, сломанным носом, и от того, что изо рта у этого человека торчала под углом длинная русская папироса, его лицо казалось еще более плоским.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25