Девушка зачерпнула ею вина и улыбнулась ему.— Ну что ж, видел ты этот мост? — спросил цыган.Остальные, все еще молчавшие после отреченья от Пабло, подались вперед, приготовясь слушать.— Да, — сказал Роберт Джордан. — Это будет нетрудно. Хотите, покажу?— Да, друг. Нам это интересно.Роберт Джордан вынул из нагрудного кармана записную книжку и показал свои наброски.— Смотри, как похоже, — сказал плосколицый, которого называли Примитиво. — Тот самый мост.Водя по бумаге кончиком карандаша, Роберт Джордан объяснил, как надо будет взрывать мост и где будут заложены шашки.— До чего просто! — сказал один из братьев, тот, что со шрамом, его звали Андрес. — А как их взрывают?Роберт Джордан объяснил и это и, объясняя, почувствовал, что девушка, заглядывая в его записную книжку, оперлась на его плечо. Жена Пабло тоже смотрела. Только Пабло не проявлял никакого интереса; он сидел один со своей кружкой и то и дело черпал себе вина, которое Мария налила в большую миску из бурдюка, висевшего на стене левее входа в пещеру.— Тебе часто приходилось делать это? — тихо спросила девушка Роберта Джордана.— Часто.— А мы увидим, как это будет?— Да. Обязательно.— Обязательно увидишь, — сказал Пабло со своего места у стола. — Еще как увидишь!— Замолчи, — сказала ему женщина и, вспомнив вдруг, что она прочла днем на руке Роберта Джордана, загорелась дикой, безрассудной злобой. — Замолчи, трус! Перестань каркать, стервятник! Замолчи, убийца!— Хорошо, — сказал Пабло. — Я молчу. Здесь командуешь ты, ну и рассматривай, какие там нарисованы картинки. Только не забывай, что я не дурак.Жена Пабло почувствовала, как ее гнев уступает место печали и предчувствию гибели всех надежд и всех обещаний. Это чувство было знакомо ей еще с детства, и она хорошо знала, когда и почему оно появляется. Сейчас оно пришло неожиданно, и, стараясь отогнать его, не позволяя ему касаться себя, не позволяя ему касаться ни себя, ни Республики, она сказала:— Ну, давайте ужинать. Мария, разложи мясо по мискам. 5 Роберт Джордан откинул попону, закрывавшую вход, и, выйдя из пещеры, глубоко вдохнул прохладный ночной воздух. Туман рассеялся, и показались звезды. Ветра не было, и после спертого воздуха пещеры, в котором смешивались табачный дым и дым очага, запахи жареного мяса и риса, шафрана, перца и оливкового масла, винно-смолистый дух от большого бурдюка, подвешенного у входа за шею, так что все четыре ноги торчали в стороны, а из той, откуда цедили вино, капли падали на землю, прибивая пыль, после пряного аромата каких-то неведомых ему трав, которые пучками свешивались с потолка вперемешку с гирляндами чесноку, после медного привкуса во рту от красного вина и чеснока, после запаха лошадиного и человечьего пота, которым была пропитана одежда сидевших за столом людей (острая кислятина человечьего пота с примесью тошнотворно-сладкого запаха засохшей пены с лошадиных боков), — после всего этого приятно было вбирать полной грудью чистый ночной воздух гор, отдающий хвоей и росистой приречной травой. Роса была обильная, потому что ветер улегся, но Роберт Джордан решил, что к утру подморозит.Он стоял перед входом в пещеру, стараясь надышаться, и вслушивался в звуки ночи. Он услышал отдаленный раскат выстрела, потом крик совы в нижнем лесу, там, где был загон для лошадей. Потом из пещеры донеслось пение цыгана и мягкие переборы гитары. «Наследство мне оставил отец», — вывел нарочито гортанный голос, немного задержался на высокой ноте и продолжал: Месяц, звезды и солнечный свет,Никак его не истрачу я,А скитаюсь уж сколько лет! Гитара забренчала быстрыми аккордами в знак одобрения певцу.— Хорошо поешь, — услышал Роберт Джордан чей-то голос. — Теперь каталонскую, цыган.— Не хочу.— Давай. Давай. Каталонскую.— Ну, ладно, — сказал цыган и затянул уныло: Черна моя кожа,Приплюснут нос,Но я человек все же. — Ole! — крикнул кто-то. — Давай, давай, цыган!Голос певца окреп и зазвучал печально и насмешливо: Я негром, а не каталонцем рожден,За это хвала тебе, боже. — Ну, расшумелись, — сказал голос Пабло. — Уймись, цыган!— Да, — подхватил голос женщины. — Глотка у тебя здоровая. Таким пением ты всех окрестных guardia civil соберешь, а слушать все-таки противно.— Я еще песенку знаю, — сказал цыган, и гитара начала вступление.— Держи ее при себе, — ответила ему женщина.Гитара смолкла.— Я сегодня не в голосе. Потеря, значит, невелика, — сказал цыган и, откинув попону, вышел в темноту.Видно было, как он постоял у дерева, потом направился к Роберту Джордану.— Роберто, — тихо сказал цыган.— Да, Рафаэль, — откликнулся Роберт Джордан. По голосу цыгана он сразу понял, что вино на него подействовало. Сам он тоже выпил немало — две кружки абсента и еще вино, но голова у него оставалась холодной и ясной, потому что сложность, возникшая из-за Пабло, все время держала его в напряжении.— Почему ты не убил Пабло? — спросил цыган совсем тихо.— А зачем его убивать?— Рано или поздно все равно придется. Почему ты не воспользовался случаем?— Ты это серьезно?— А как ты думаешь, чего ждали все? Как ты думаешь, зачем Пилар услала девушку? По-твоему, после таких разговоров все может остаться как было?— Что ж вы сами его не убили?— Que va «Ну да!», «Вот еще!» и т.п. (исп.)

, — сказал цыган спокойно.— Это твое дело. Три или четыре раза нам казалось, что вот сейчас ты его убьешь. У Пабло нет друзей.— Мне приходила такая мысль, — сказал Роберт Джордан. — Но я от нее отказался.— Это было каждому ясно. Все видели, что ты готовишься. Почему ты этого не сделал?— Я боялся, что это будет неприятно вам или женщине.— Que va! Женщина сама ждала этого, как шлюха ждет взлета большой птицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25