И что же? На её лице он прочел то напряженное и счастливое ожидание, которым был охвачен он сам.
Торжественный поезд с секретарем дона Иегуды Ибн Омаром во главе двинулся из кастильо Ибн Эзра. Слуги везли на мулах всякого рода сокровища, редкостные ковры, драгоценные вазы, мечи и кинжалы великолепной работы, благородные пряности; в караван были включены две чистокровные лошади, три кувшина, доверху наполненные золотыми мараведи. Караван пересек рыночную площадь, Сокодовер, и стал подниматься к королевскому замку. Народ глазел и говорил: это караван с подарками.
В замке дежурный камерарий доложил королю:
- Подарки прибыли.
Ничего не понимая, Альфонсо спросил:
- Какие подарки?
Почти оторопев от изумления, смотрел король, как вносили в покои сокровища. Подарки Ибн Эзры, несомненно, были ответом еврея на высказанное им желание. Ответом иносказательным, как принято у неверных. Но еврей оставался таким же загадочным, как и раньше, его иносказательный ответ был слишком тонок, дон Альфонсо не понял его.
Он призвал Ибн Эзру.
- Чего ради посылаешь ты мне всю эту раззолоченную ерунду? - напустился на Иегуду король. - Хочешь купить меня для твоих обрезанных? Хочешь, чтоб я откупился от священной войны? Или ты считаешь, что я способен на коварное предательство? Какая дьявольская наглость!
- Прости твоего слугу, дон Альфонсо, - спокойно ответил Иегуда, - но я не понимаю, чем мог тебя прогневать Ты предложил мне, недостойному, и моей дочери богатый подарок. У нас есть обычай отвечать на подарок подарком. Я постарался выбрать все лучшее из моих богатств, все, что может порадовать твой взор.
Альфонсо нетерпеливо ответил:
- Почему ты не говоришь напрямик? Скажи так, чтобы тебя понял христианин и рыцарь: придет твоя дочь в Галиану?
Он стоял совсем рядом с евреем и прямо в лицо бросал ему свои слова. Иегуду душил стыд. "И сказать это я еще должен, - думал он, - должен подтвердить грубыми словами, что мое дитя будет лежать в его постели, пока его королева, недостижимо высокая, живет в своем далеком холодном Бургосе. Собственными устами должен я произнести слова позора и унижения, я, Иегуда Ибн Эзра. Но он, необузданный, мне за это заплатит. Заплатит добрыми делами. Хочет он того или нет!"
А дона Альфонсо не оставляли его мысли: "Я горю, я умираю. Когда же он, собака, наконец заговорит? Как он на меня смотрит! Страшно становится, когда он так на тебя смотрит".
Но вот Иегуда склонился перед королем, склонился очень низко, коснулся одной рукой земли и сказал:
- Раз на то твоя воля, моя дочь переедет жить в Галиану, государь.
Гнева дона Альфонсо как не бывало. Огромная, мальчишеская радость озарила его широкое, вдруг просветлевшее лицо.
- Как это замечательно, дон Иегуда! - воскликнул он. - Какой сегодня чудесный день!
Его радость была такой детски искренней, что Иегуда почти примирился с ним.
Он сказал:
- Моя дочь просит только об одном: чтобы на фризах были подобающие изречения, когда она переступит порог Галианы.
Дон Альфонсо снова почувствовал недоверие и спросил:
- Что это опять такое? Уж не выдумываете ли вы всякие хитрые предлоги, чтоб обмануть меня?
Дон Иегуда с горечью подумал о праотце Иакове, который служил за Рахиль семь лет и еще семь, а этот человек не хочет подождать и семь недель.
Он честно сказал с болью в сердце:
- Моя дочь далека от хитростей и коварства, дон Альфонсо. Прошу тебя, соблаговоли понять, что донье Ракель хочется пожить еще немного под отцовским кровом, раньше чем она вступит на новый путь. Прошу тебя, соблаговоли понять, что ей хочется найти привычные ей мудрые слова в новом, может быть, не безопасном месте.
Альфонсо спросил хриплым голосом:
- Сколько времени потребуют надписи? Иегуда ответил:
- Меньше чем через два месяца моя дочь будет в Галиане.
Часть вторая
Без малого на семь лет заперся он, с той еврейкой, не помышляя ни о себе самом, ни о своем королевстве, не заботясь ни о чем на свете.
Альфонсо Мудрый, "Cronica general" (около 1270 года)
На семь лет король Альфонсо
Со своей еврейкой в замке
Заперся. Не расставался
Ни на миг; её любил он
Так, что бросил все заботы
О Кастильском королевстве
И себе самом.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Альфонсо открыл глаза, и сна как не бывало. Никогда и нигде не требовалось ему времени для перехода от сонных грез к действительности. Вот и сейчас он сразу же освоился с непривычным мавританским покоем, куда сквозь занавешенное узкое окошко лишь слабо пробивался утренний свет.
Голый, стройный, белотелый, рыжеволосый, лежал он в ленивой истоме на роскошной постели.
Спал он один. Ракель посреди ночи отослала его прочь; так же было и в предыдущие три раза. Она хотела просыпаться одна. С вечера и утром, прежде чем показаться ему, она долго занималась собой, купалась в розовой воде и тщательно одевалась.
Он встал, потянулся и, как был, голый, принялся шагать по небольшой, устланной коврами комнате. Он тихонько напевал про себя, но так как кругом стояла тишина и каждый звук был приглушен, он начал напевать громче, запел громче, громко, во весь голос запел воинственную песню, давая волю радости, теснившей грудь.
С тех пор как он находился в Галиане, он не видел ни одной христианской души, если не считать управителя Белардо; он не пускал к себе на глаза даже своего друга Гарсерана, а тот всякое утро являлся спросить, не пожелает ли и не прикажет ли государь чего-нибудь. Прежде каждый час был заполнен людьми и делами или хотя бы суетой и разговорами; а теперь впервые Альфонсо был не занят и один. Куда-то провалились Толедо, Бургос, священная война, вся Испания целиком, ничего не существовало, кроме него и Ракели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168