– Спасибо…
– Тебя удивила моя похвала?
– Ну, в общем… да, удивила.
Он нагнулся ближе и убрал с ее лба выбившуюся прядь волос. Его прикосновение оказалось крайне приятным.
Она не стала возражать, когда его палец скользнул по ее щеке.
– Ты напрасно удивляешься, – проговорил он. – Любой мужчина, у которого есть хоть капля мозгов, способен заметить, что ты не просто красивая девушка.
– Красивая девушка?
Может, она спит? Если так, то пусть ее сон подольше не кончается. Принц Атрейдис назвал ее красивой, умной и… что еще он сказал? Ах да, логически мыслящей. По крайней мере последняя часть его утверждения – абсолютная правда. Она действительно привыкла во всем руководствоваться логикой.
В данный момент ей показалось вполне логичным выпить еще воды.
Гейвин сделал то же самое.
– Здесь намного приятнее. Персефона кивнула.
– И прохладнее. Мы, наверное, чересчур перегрелись возле лавы, и поэтому нам так захотелось пить.
– Наверное. У тебя красивые губы.
– Что?
– Твои губы. Они красивые.
– О! Честно говоря, твои губы мне тоже нравятся.
– Вот как? – удивленно спросил он.
– Да. Во всяком случае, они нравились мне, когда ты меня целовал.
Неужели она так сказала? Просто невероятно! Впрочем, она чувствовала себя немного не в своей тарелке. Когда она смотрела в котел с адским огнем, в котором сварился заживо предатель Дейлос (его всегда называли именно так, как будто у него не существовало других отличительных черт), ее переполняли ужас и боль. Теперь же, спустя такое короткое время, она ощутила странную и совсем несвойственную ей легкость.
Она определенно стала другой. Надежда на то, что Акоре ничего не грозит, оказалась несостоятельной. Время быстротечно, и, может быть, совсем скоро им придется пережить новый катаклизм. Но в настоящий момент она словно плыла вне времени и пространства, находясь в каком-то фантастическом мире, где нет ничего реального.
И ничего запретного.
Персефона смотрела на человека, который нарушил ее уединение. В нем она видела не только красивого мужчину, но силу и симметрию его черт, не только грацию и изящество его мускулистой фигуры, но и то, что таилось внутри.
Она зачерпнула в горсть пузырящуюся воду и протянула ему. Он нагнулся и выпил, коснувшись губами ее ладони.
– Персефона, – проговорил он низким, чуть хрипловатым голосом и притянул ее к себе.
В следующее мгновение она оказалась под ним. Надо сопротивляться!
– Отпусти меня, дурачок! – пробормотала Персефона.
Он засмеялся и прижал ее к холодной сырой земле.
– Ты говоришь «дурачок» с большей нежностью, чем «принц Атрейдис». В твоих устах мое имя звучит как ругательство.
Ее руки уперлись в его плечи… потом заключили их в объятия.
– Но ты же и есть…
– Кто? Дурачок или принц?
– Мужчина… Ты мужчина, а я… я женщина. Но не такая, как акоранки. Ты говорил, что если бы я получила такое же образование, как они, я знала бы некоторые вещи. Но я не получила такого образования.
– Ничего страшного, – ласково проговорил он и припал губами к ее губам.
Поцелуй показался таким же сладким, как вода и воздух.
Персефона выгнулась от удовольствия и задрала кверху его тунику. Их языки играли друг с другом, но ее тело жаждало большего.
Гейвин слегка отстранился. Она возмущенно вскрикнула, но в следующую секунду блаженно вздохнула: он снова лег на нее, но уже без одежды.
Его кожа, туго обтягивающая мышцы и жилы, такая восхитительно-теплая, такая притягательная… Она крепче прижалась к нему и почувствовала у себя между ног что-то твердое.
– Не бойся, – шепнул он, сгреб своими большими руками подол ее туники и медленно обнажил ее бедра и грудь.
Прохладный воздух приятно освежал ее разгоряченное тело. Персефона содрогнулась, но не от холода, а от внезапной робости, смешанной с яростной страстью.
Она столько лет провела в одиночестве, мучимая чувством вины, стыдом, гневом и страхом… По щекам ее побежали слезы. Она ощутила их соленый вкус, когда Гейвин прервал поцелуй и нащупал губами пульс на ее шее.
Персефону охватило неведомое доселе желание. Она не могла лежать неподвижно. Ей хотелось трогать его, исследовать, узнавать…
– Не торопись, – прохрипел он, обхватив ладонями ее груди.
Его большие пальцы принялись описывать круги вокруг затвердевших сосков. Вскоре на смену им пришел язык. Все тело ее напряглось, как натянутая тетива.
– Я не выдержу! – всхлипнула она.
Он поднял голову и, с трудом сдерживая свое желание, успокоил ее: – Выдержишь.
Губы Гейвина двинулись ниже, оставляя за собой дорожку огня. Его руки скользнули под ее ягодицы и приподняли их над землей.
Ошеломленная его ласками, Персефона почувствовала, как по ней прокатываются горячие волны удовольствия.
Между тем он медленно вошел в нее. Почувствовав боль, Персефона испугалась, но уже в следующее мгновение забыла о ней, отдавшись во власть упоительных ощущений.
Взлетев на вершину блаженства, она невольно выкрикнула его имя и воспарила в волшебном мире грез.
Гейвин лежал на боку, держа Персефону в своих объятиях, и не отрываясь смотрел на поросший мхом каменный лик. Ему казалось, будто дух Акоры улыбается.
Несомненно, он видел игру света и затуманенного сознания. Но сознание быстро прояснялось, и в нем билась только одна мысль: «Черт возьми, что я наделал?»
Он возжелал Персефону с первого взгляда, как только увидел ее, дерзкую и решительную, в мужской тунике и с луком наизготовку. Ему уже тогда захотелось уложить ее на песок и овладеть ею.
Но мужчина не должен давать волю своим низменным инстинктам, если у него есть хоть капля порядочности и здравого смысла, а Гейвин всегда считал себя порядочным человеком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75