На прудик естественного происхождения она потратила целую весну, чтобы очистить его, углубить и прорыть канал, по которому из моря в него поступала свежая вода. Имея запасы рыбы, она не зависела от ежедневного улова и могла не рыбачить в плохую погоду или в тех редких случаях, когда ей нездоровилось.
Она вернулась со связкой жирных карпов и начала их чистить, бросая кишки в огонь, чтобы они не привлекали падалыциков. Гейвин молча наблюдал за ней, и она, чувствуя его взгляд, сосредоточилась на приготовлении ужина. Пока тушилась рыба, она отварила длинные бобы, собранные накануне, и, быстро замесив тесто, испекла на горячих камнях румяные лепешки.
– Вот уж не ожидал, собираясь на остров, – заявил Гейвин чуть позже, – что меня здесь будут так баловать.
Он лежал на боку рядом с ней и доедал последние куски рыбы, которая, надо признать, удалась на славу. Персефона и сама не понимала, почему ее сильно огорчило, если бы ужин получился невкусным.
Покатые плечи и мускулистые руки Гейвина блестели в свете огня. Она старалась не смотреть на него слишком долго, но он притягивал ее взгляд как магнит. Она прекрасно помнила, как он касался ее в воде своим крепким и гладким телом, и его прикосновения пугали и манили ее…
Нет, так не пойдет! Она будет дурой, если забудет, что он один из них, Атрейдис до мозга костей. Он называет себя англичанином. Почему же тогда он не в Англии? Почему не занимается чисто английскими делами? Пил бы чай, охотился верхом с собаками (до чего ужасный обычай!). Что еще делают англичане? Ах да, играют в крикет! Она пыталась освоить их игру по книге, но вконец запуталась с шарами, битами, воротцами и прочей галиматьей.
– Интересно, о чем ты сейчас думаешь? – спросил он с улыбкой.
– Ты играешь в крикет?
– О Боже, нет! Я не умею. Персефона невольно засмеялась:
– Ты шутишь?
– Вовсе нет. Мой брат играет в крикет. Он пытался меня научить, но я безнадежен. Пока он объяснял мне правила, я думал только об одном: почему?
Все еще улыбаясь, она покачала головой.
– Что почему?
– Почему взрослые люди занимаются глупыми вещами? Тратят часы – иногда даже дни, – гоняя шар по полю. Мне говорили, что они таким образом вырабатывают дисциплину, стратегию, концентрацию внимания, и у меня нет причин не верить им. Но я не могу… их понять.
У нее появилось желание узнать больше о нем как о человеке. Нет, узнать все.
– А что ты можешь понять?
– Землю… воду… как они взаимодействуют друг с другом. Как ветер пролетает над травянистым лугом и по прошествии определенного времени формирует рельеф. – Он слегка подался вперед, лицо его стало сосредоточенным. – Мне кажется, время – великая сила. Есть люди, которые думают, что миру всего несколько тысяч лет…
– Почему они так думают?
– Из Библии. Ты читала Библию?
– Не всю. Там есть замечательные истории.
– Какая твоя любимая?
– Про Самсона и Далилу, – без колебаний ответила Персефона.
Гейвин поморщился:
– История о герое, лишенном силы из-за коварства женщины. – Ему она не очень нравилась.
– Из-за ее мужества. Она защищала свой народ.
– Ну, как посмотреть. Во всяком случае, если прибавить к возрасту людей, упомянутых в Библии, поколения, которые жили между ними, можно определить дату рождения земли.
– Дату, в которую ты не веришь?
– Видишь ли, всего через несколько тысяч лет после этой даты появилась Акора и началась наша собственная история. Мне трудно поверить, что за такой короткий срок люди вышли из райского сада, распространились по всему миру, научились водить корабли, ковать железо и делать все остальное.
– Тогда сколько же лет, по-твоему, существует земля?
– Много… очень много, во всяком случае, в сравнении с нами. Я чувствую это каждый раз, когда сюда возвращаюсь.
Он сел, упершись ладонями в землю. Огонь догорал, но Персефона ясно видела своего собеседника. Он казался ей невероятно красивым.
Она закрыла глаза, чтобы избавиться от искушающего зрелища.
– Ты устала, – проговорил Гейвин.
– День оказался долгий и трудный, – пробормотала Персефона, отвернувшись и уставившись в окружавшую их тьму.
– Иди спать, я сам здесь разберусь.
Персефона хотела поспорить, но вдруг ощутила невыносимую усталость и медленно встала.
– Течение меняется в полдень, – сообщила она. Он тоже встал, не спуская с нее глаз. От угасающего огня поднимались искры.
– Поговорим утром.
Она кивнула и ушла. Только потом, глядя сквозь щели в шалаше на серебристый полумесяц, она спросила себя, о чем же еще он хотел с ней поговорить.
Проснувшись, Персефона обнаружила, что его нет, и чуть не ударилась в панику, но спустя некоторое время заметила записку, нацарапанную на клочке бумаги и пришпиленную к стволу дерева.
«Я решил сделать еще несколько измерений», – говорилось в записке.
Персефона надулась. Почему он не разбудил ее и не взял с собой? Она хотела спросить его, когда он вернулся, но он отставил в сторону мешок с инструментами и рейки, подошел к ней и заговорил ласковым голосом, нежно поглаживая ее руку. Видимо, своим жестом он пытался ее успокоить, но реакция Персефоны оказалась прямо противоположной. У нее побежали мурашки в тех местах, где он до нее дотрагивался, и ей стало трудно сосредоточиться на его словах.
– Возможно, ты сюда уже не вернешься, – предположил Гейвин.
– Возможно… – повторила она.
– Ты сюда не вернешься. Если наши опасения подтвердятся, остров сильно изменится или даже будет разрушен.
– Я так не думаю.
Честно говоря, она вообще ни о чем не думала, хотя, разумеется, Гейвин прав. Если произойдет извержение, Дейматос пострадает в первую очередь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75