Удивляться мне, впрочем, было некогда. Она все сильнее и сильнее наваливалась на меня, и напрасно было искать какой-либо помощи, какого-нибудь средства спасения. Кругом нас был кромешный мрак. Я уже не помнил, где была дверь, через которую мы вошли сюда. Напрасно я старался уловить малейший свет от окон. Я был совершенно один с полумертвой от страха девушкой на руках. Путь отступления был отрезан, а пожар подходил все ближе и ближе. Я почувствовал, как голова Денизы откинулась назад, и понял, что с нею обморок. Но в этой темноте я мог только поддерживать ее, прислушиваясь, не появится ли опять на лестнице напугавший нас человек.
Все было тихо. Вдруг на лестницу вновь ворвался шум толпы: из кухни, очевидно, опять открыли дверь. По ступенькам застучали деревянные башмаки. Я как-то сразу сообразил, где находится дверь, ведущая из комнаты, и, положив мадемуазель на пол, остановился у порога, сжимая в руке подсвечник. Я находился в полном отчаянии от своего бессилия.
С замиранием сердца вслушивался я в шаги. Услышав, что они замерли против двери, я крепко сжал в руке свое оружие.
Внезапно раздался голос, который я сразу узнал. Быстро растворив дверь, я очутился лицом к лицу с отцом Бенедиктом. С ним было еще трое мужчин. Впоследствии мне рассказывали, что в эту минуту я был похож на человека, восставшего из гроба.
Кюре бросился мне на шею и расцеловал меня.
— Вы не ранены? — прежде всего спросил он.
— К счастью, нет. Но как вы сюда попали?
— Слава Богу, попали как раз вовремя, чтобы спасти вас. А где мадемуазель де Сент-Алэ? — быстро прибавил он, оглядываясь кругом. — Вам что-нибудь известно о ней?
Я молча повернулся и вошел в комнату. Отец Бенедикт со свечой последовал за мной, а за ним, теснясь — трое его спутников, одним из которых был Бютон. Все это были простые крестьяне, но зрелище, представившееся их глазам, заставило их отпрянуть и обнажить головы.
Мадемуазель лежала на том самом месте, где я опустил ее на пол. Голова ее покоилась на подушке из собственных волос. Лицо было спокойно и бледно, как у мертвой. Один глаз был полураскрыт и, не моргая, глядел в потолок. Что касается меня, то я смотрел на все это довольно спокойно — так много пришлось пережить мне за это короткое время.
— Боже мой! — воскликнул, зарыдав, отец Бенедикт. — Неужели они убили ее?
— Нет, — тихо отвечал я. — Она просто в обмороке. Если б здесь была какая-нибудь женщина…
— Ни одной женщины здесь нет, за это можно поручиться, — пробормотал он сквозь зубы.
Приказав одному из своих спутников спуститься вниз и принести воды, он прибавил ещё несколько, слов, которых я не мог расслышать.
Вода была доставлена довольно быстро, и отец Бенедикт, заставив своих провожатых стать немного в сторону, принялся приводить мадемуазель в чувство, плеская воду ей в лицо. Он, видимо, очень торопился. Да и было от чего: комната все больше и больше наполнялась удушливым газом. Выглянув за дверь, я увидел, что огонь уже показался в конце коридора. Это заставило меня быть решительным, и я заявил отцу Бенедикту, что вынесу мадемуазель на руках.
— Здесь она никогда не придет в себя, — пояснил я, чувствуя, как рыдания сдавливают мне горло. — Она задохнется здесь.
В эту минуту в коридор ворвался густой клуб дыма, как бы подтверждая мои слова.
— Я и сам так думаю, — медленно проговорил священник, — однако…
— Что однако? Ведь здесь оставаться все равно нельзя!
— Вы посылали в Кагор?
— Да. Разве маркиз уже прибыл?
— Нет еще. Видите ли, нас здесь всего четыре человека. Если бы я стал собирать еще, то, вероятно, опоздал бы. А с этими тремя, что я могу сделать? Правда, половина негодяев, устроивших погром, перепилась, но другие явились сюда со стороны…
— Я думал, что все уже кончилось! — вскричал я.
— Не тут-то было, — серьезно отвечал он. — Они позволили нам пройти после долгих препирательств. Я и Бютон — мы входим в число членов комитета. Но когда они увидят вас и мадемуазель де Сент-Алэ, трудно поручиться за то, что они сделают.
— Не посмеют же они… — начал было я.
— Не бойтесь, сударь. Они не посмеют.
Слова эти сорвались с губ Бютона, которого не видно было из-за дыма. Он выдвинулся вперед, помахивая тяжелым железным бруском. — Они не посмеют. Нужно только сделать одно.
— Что же именно?
— Вы должны надеть трехцветный бант.
Он проговорил эти слова с какой-то особенной, непонятной мне гордостью. Только позднее я понял это.
Отец Бенедикт подпрыгнул на месте.
— Верно, Бютон совершенно прав, — заговорил он. — К этому они должны отнестись с уважением.
И прежде, чем я успел что-либо сказать, он сорвал у себя трехцветный бант и приколол его мне на грудь.
— Теперь давай сюда твой, Бютон.
И, взяв не совсем чистый бант кузнеца, он прикрепил его на левое плечо Денизы.
— Вот так, — проговорил кюре. — Теперь берите ее на руки, — обратился он ко мне. — Живо, иначе мы здесь задохнемся. Бютон и я пойдем впереди. Остальные пойдут за вами.
Дениза стала приходить в себя. Кашляя от дыма, мы тронулись в путь. Задержись мы еще на несколько минут, по коридору нельзя было бы пройти: кое-где уже пробивались тонкие струйки огня. Помогая друг другу и спотыкаясь, мы достигли двери в кухню. От дыма резало глаза и перехватывало дыхание.
Кухня была большая, господская. В свое время на ней приготовлялось немало пиров и жарилось немало дичи. Но теперь я обрадовался, что мадемуазель спрятала лицо на моей груди и не могла видеть, что тут творилось. В очаге горел яркий огонь, в котором были набросаны куски жиру и ветчины; над ним горели трупы трех собак, отравляя воздух смрадом горящего мяса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79