В данном случае реальность выступает в
своей сущности, а реальное бытие и явление суть одно и то же, и не существует
иной реальности, отличающейся от явления. Если бы это было верным, то мы могли
бы утверждать, что иллюзия и восприятие не отличаются друг от друга, мои иллюзии
должны быть восприятиями имеющегося объекта, а мои восприятия - восприятиями
реальных галлюцинаций. Истинность должна быть включена в восприятие, а ложность
- в иллюзию, в качестве некоторой внутренней характеристики, в виде свидетельств
других чувств, сопровождающих последующие стадии опыта, или других людей, но
которые должны оставаться лишь вероятным и поэтому ненадежным критерием. Мы
никогда не должны осознавать восприятие и иллюзию как таковые. Если целостное
бытие моего восприятия и целостное бытие моей иллюзии определяются тем способом,
с помощью которого они являются, тогда истинность, определяющая восприятие, и
ложность, определяющая иллюзию, должны равным образом отличаться друг от друга.
Следовательно, между ними будет существовать структурное различие. Истинное
восприятие будет просто истинным восприятием. Иллюзия вообще не будет являться
восприятием; а достижение очевидности должно быть связано с движением от
восприятия как изначального факта
87 Пространство
видения и ощущения к восприятию как конституированию объекта. Прозрачность
сознания обусловливает имманентную и абсолютную очевидность объекта. То же самое
относится к природе иллюзии, когда она не осознается в качестве таковой;
воспринимая нереальный объект, я с необходимостью должен обладать способностью,
позволяющей утратить ощущение его нереальности. Однако должно оставаться, по
крайней мере, неосознанное ощущение ложности восприятия, ощущение того, что
иллюзия не является тем, чем она кажется, и что о реальности акта сознания можно
говорить только за пределами этого явления.
Должны ли мы в этом случае разделять явление и реальность внутри субъекта?
Трудность заключается в том, что в какой-то момент между ними может возникнуть
неустранимая брешь. Тогда самые ясные явления могут стать ошибочными, а разговор
об истинности лишен смысла. Мы не стоим перед выбором между философией
имманентного или рационализмом, который принимает в расчет только восприятия и
истинность, и философией трансцендентного или абсурдного, принимающей в расчет
только иллюзию и ошибку. Мы знаем, что ошибки существуют только потому, что
истина уже изначально предполагается, и с ее помощью мы корректируем ошибки и
идентифицируем их в качестве таковых. Точно так же эксплицитное осознание истины
не сводится к простому существованию внутри нас неизменной идеи и нашей
непосредственной веры в нее. Оно предполагает вопрошание, разрыв с
непосредственной данностью и коррекцию любой возможной ошибки. Любая форма
рационализма допускает, что существует хотя бы одно абсурдное положение, которое
может быть сформулировано в виде тезиса. В любой философии абсурда за абсурдом
признается хотя бы некоторое значение. Я могу находиться в состоянии абсурда
только в том случае, если я приостанавливаю все суждения или, подобно Монтеню
или шизофренику, нахожусь в состоянии такого вопрошания, при котором я даже не
обязан формулировать вопрос, поскольку любой определенный вопрос должен
подразумевать ответ. Другими словами, если я не нахожусь лицом к лицу с истиной
или с ее отрицанием, а нахожусь вне истинности или в состоянии двусмысленности,
то я сталкиваюсь с актуальной затемненностью своего существования. Таким
образом, я остаюсь в сфере абсолютной самоочевидности только в том случае, если
отказываюсь высказывать какие-либо утверждения или принимать нечто как
гарантированное. Если же, как говорит Гуссерль, я нахожусь в состоянии
удивления, которое вызвано окружающим миром81, то вы-
88 М. Мерло-Понти
является поток мотивации, удерживающих меня в мире и характеризующих мою жизнь
как эксплицитно осознанную. Пытаясь перейти от состояния вопрошания к состоянию
утверждения и выразить себя a foruorl, я вычленяю неопределенную совокупность
мотивов внутри акта сознания и возвращаюсь к имплицитному, то есть
двусмысленному, и свободной игре мира82. Абсолютный контакт с самим собой,
тождество бытия и явления невозможно установить сознательно, они могут быть
только пережиты, поскольку предшествуют любому утверждению. Следовательно, и
самоочевидность и абсурд в одинаковой степени невыразимы и пусты. Переживание
абсурдности и переживание абсолютной самоочевидности взаимообусловлены и даже
неразличимы. Абсурд проявляется в мире только в том случае, если от абсолютного
сознания требуют непрерывной дифференциации тех значений, с которыми оно имеет
дело, но, с другой стороны, это требование связано с конфликтом между самими
значениями. Абсолютная самоочевидность и абсурд эквивалентны не только в
качестве философских положений; в равной мере они эквивалентны и как
переживания. Рационализм и скептицизм находят себе пищу в действительной жизни
сознания, которую, несмотря на свой гиперкритицизм, принимают без доказательств
и без которой их нельзя было бы не только принять, но даже понять. Относительно
этой жизни невозможно сказать все имеет значение или все бессмысленно, можно
сказать только то, что значение есть. Как говорил Паскаль, доктрины могут иметь
изобилие противоречий, и, тем не менее, на первый взгляд производят впечатление
ясности и значительности. Истина просматривается только на фоне абсурдности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133