ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
А тот подумал: не витийствует ли профессор, будто с лекторской трибуны, потрясая своими знаниями академических слушателей? И тут же опять усомнился. Надо ли ему, Саблину, критически принимать профессорский пафос? Профессор есть профессор. Фанатик своей специальности. И знаний гора, вероятно, не только в иконописи. Так внимай, Саблин, признательно, познавай непознанное! Авось пригодится.
– А может быть, Феофан Грек? – задумчиво продолжал профессор. – В этой иконе было что-то от его палитры. Та же резкость контрастов света и тени. Тот же высветленный воздух среды в подчеркнутой белизне полотенца. Та же узорчатая игра кармина и охры на обоих его концах. Та же чрезмерность чувств в трагическом лике Спасителя, доходящая почти до яростной напряженности. Словом, тот же «психазм», как называют господствовавшую тогда философскую школу в Византии. Я снова вгляделся в икону: нет, не то. Скорее еще не ощутившее себя или просто неосознанное подражание. Может быть, все-таки это Рублев, ранний Рублев, творение которого отредактировал кистью Феофан Грек? Нет, даже в годы их совместной работы у Рублева уже было свое лицо. Хотите взглянуть на него?
Профессор открыл дверь в кабинет, достал с книжных полок альбом литографий и раскрыл его перед Саблиным.
– Вот смотрите: ранний Рублев. Называется «Спас в силах». Иконостас Успенского собора во Владимире. Написано в тысяча четыреста восьмом году. Вглядитесь же! Разве не восхищает вас эта просветленность гармонии красок? А эта только ему присущая оригинальность композиции? Облик Спасителя в ромбовидном светлом пятне вписан в контрастный затемненный овал идеально правильной формы. А в лике Христа не трагическая напряженность, а светлая печаль, как зов к состраданию. Нет, не Рублев писал икону протоиерея! Не Рублев. А кто тогда? Кроме этой четверки, летописи не называют никого из их современников. Даниил Черный? Современные исследователи колеблются определить написанное им единолично. Но я считаю, что он сотрудничал с Рублевым только в росписи фресок. А вот старец Прохор, кажется, подходит, хотя его индивидуальное творчество тоже не найдено: о нем только гадают. Ну и я погадал. Ведь Спас на иконе протоиерея больше тяготеет к Греку, чем даже ранний Рублев. Скажем точнее: к четырнадцатому столетию, когда проникали в иконопись традиции византийской школы. Значит, именно чернец Прохор из Городца, первый учитель и содруг Рублева, скорей всего, мог написать эту икону. И от этого ценность ее лишь еще более повышается… Только найдете ли вы ее?
– Найдем, – сказал Саблин на этот раз уже без сомнений.
Снова розыск
1
Весь день просидел Саблин, склонившись над альбомами Феофана Грека и Андрея Рублева, которые достал в городской библиотеке у самой Полины Ивановны. Такие книги давались на руки только в читальном зале, да и то лишь близким к искусству людям. Но к Саблину премудрая Полина благоволила еще со школьных его лет, когда он приходил в библиотеку этаким скромным, тихим и застенчивым юношей. Читал он много, больше своих однокашников, а перечитывал обычно то, что они не читали: Лескова и Герцена, Шекспира и толковый словарь Даля, даже михельсоновскую «Русскую мысль и речь». Да и вернувшись домой после окончания областного университета, он тотчас же возобновил свои связи с библиотекой. Полина Ивановна никогда не спрашивала, почему ему нужна та или иная книга – только радовалась его жадности к знанию. Но сейчас, когда он попросил альбомы древнерусской иконописи, не выдержала и спросила:
– Вы что, ушли из милиции, Юра?
– Почему? – смутился Саблин. – Вы удивлены моим выбором?
– Немножко. Да и непонятно, почему вдруг ваше стремление к познанию обратилось к иконописи?
– Я расскажу вам об этом несколько позже. Мы сейчас расследуем дело, предметом которого может быть одна из таких картинок, – он раскрыл наугад альбом Феофана Грека. Сверкнули краски на картине, осветилось, словно изнутри, глубоко страждущее человеческое лицо. – Вот я и должен быть во всеоружии.
2
Нагруженный альбомами, тщательно упакованными в бумажный пакет из-под почты, Саблин с видом победителя вошел в кабинет к начальству. Следом за ним шагал Глебовский.
– Могу сразу же начать с ответа на итоговый ваш вопрос, – Саблин сделал паузу для эффекта. – Какое же сокровище оставил протоиерей Вдовиной? – Он повторил паузу и закончил: – Икону.
– Икону? – воскликнул одновременно Глебовский и Князев. Одновременно, но в разной тональности: один разочарованно, другой с интересом.
– Вы полагаете, Юрий Александрович, – недоверчиво спросил подполковник, – что из-за иконы можно убить человека?
– Полагаю, Матвей Георгиевич. Из-за такой можно.
– Какой такой? – присоединился к подполковнику Глебовский. – В золотом покрытии, что ли?
Саблин не отказал себе в ироническом уточнении:
– Риза на иконе зовется окладом. Оклад был, конечно. Вероятно – медный. Только продавать ее будут без оклада. Даже не реставрированную.
– В прошлом году, – не удержался, чтобы не съязвить Глебовский, – судили фарцовщика Травкина за то, что он продавал краденные у коллекционеров иконы. А продавал он их по двести – триста рублей. Ну, повысим до пятисот, пусть даже до тысячи. Михеев не мелкий воришка, чтобы рисковать из-за такой суммы.
– А если повысить ее, скажем, до ста тысяч. Рискнул бы?
– Это оценка Смиренцева? – спросил Князев.
– Его. Конечно, учитывая цены раритетов на мировом рынке. Недавно на аукционе в Нью-Йорке подобная икона была продана за сто тысяч долларов. А Смиренцев считает эту цену даже заниженной:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
– А может быть, Феофан Грек? – задумчиво продолжал профессор. – В этой иконе было что-то от его палитры. Та же резкость контрастов света и тени. Тот же высветленный воздух среды в подчеркнутой белизне полотенца. Та же узорчатая игра кармина и охры на обоих его концах. Та же чрезмерность чувств в трагическом лике Спасителя, доходящая почти до яростной напряженности. Словом, тот же «психазм», как называют господствовавшую тогда философскую школу в Византии. Я снова вгляделся в икону: нет, не то. Скорее еще не ощутившее себя или просто неосознанное подражание. Может быть, все-таки это Рублев, ранний Рублев, творение которого отредактировал кистью Феофан Грек? Нет, даже в годы их совместной работы у Рублева уже было свое лицо. Хотите взглянуть на него?
Профессор открыл дверь в кабинет, достал с книжных полок альбом литографий и раскрыл его перед Саблиным.
– Вот смотрите: ранний Рублев. Называется «Спас в силах». Иконостас Успенского собора во Владимире. Написано в тысяча четыреста восьмом году. Вглядитесь же! Разве не восхищает вас эта просветленность гармонии красок? А эта только ему присущая оригинальность композиции? Облик Спасителя в ромбовидном светлом пятне вписан в контрастный затемненный овал идеально правильной формы. А в лике Христа не трагическая напряженность, а светлая печаль, как зов к состраданию. Нет, не Рублев писал икону протоиерея! Не Рублев. А кто тогда? Кроме этой четверки, летописи не называют никого из их современников. Даниил Черный? Современные исследователи колеблются определить написанное им единолично. Но я считаю, что он сотрудничал с Рублевым только в росписи фресок. А вот старец Прохор, кажется, подходит, хотя его индивидуальное творчество тоже не найдено: о нем только гадают. Ну и я погадал. Ведь Спас на иконе протоиерея больше тяготеет к Греку, чем даже ранний Рублев. Скажем точнее: к четырнадцатому столетию, когда проникали в иконопись традиции византийской школы. Значит, именно чернец Прохор из Городца, первый учитель и содруг Рублева, скорей всего, мог написать эту икону. И от этого ценность ее лишь еще более повышается… Только найдете ли вы ее?
– Найдем, – сказал Саблин на этот раз уже без сомнений.
Снова розыск
1
Весь день просидел Саблин, склонившись над альбомами Феофана Грека и Андрея Рублева, которые достал в городской библиотеке у самой Полины Ивановны. Такие книги давались на руки только в читальном зале, да и то лишь близким к искусству людям. Но к Саблину премудрая Полина благоволила еще со школьных его лет, когда он приходил в библиотеку этаким скромным, тихим и застенчивым юношей. Читал он много, больше своих однокашников, а перечитывал обычно то, что они не читали: Лескова и Герцена, Шекспира и толковый словарь Даля, даже михельсоновскую «Русскую мысль и речь». Да и вернувшись домой после окончания областного университета, он тотчас же возобновил свои связи с библиотекой. Полина Ивановна никогда не спрашивала, почему ему нужна та или иная книга – только радовалась его жадности к знанию. Но сейчас, когда он попросил альбомы древнерусской иконописи, не выдержала и спросила:
– Вы что, ушли из милиции, Юра?
– Почему? – смутился Саблин. – Вы удивлены моим выбором?
– Немножко. Да и непонятно, почему вдруг ваше стремление к познанию обратилось к иконописи?
– Я расскажу вам об этом несколько позже. Мы сейчас расследуем дело, предметом которого может быть одна из таких картинок, – он раскрыл наугад альбом Феофана Грека. Сверкнули краски на картине, осветилось, словно изнутри, глубоко страждущее человеческое лицо. – Вот я и должен быть во всеоружии.
2
Нагруженный альбомами, тщательно упакованными в бумажный пакет из-под почты, Саблин с видом победителя вошел в кабинет к начальству. Следом за ним шагал Глебовский.
– Могу сразу же начать с ответа на итоговый ваш вопрос, – Саблин сделал паузу для эффекта. – Какое же сокровище оставил протоиерей Вдовиной? – Он повторил паузу и закончил: – Икону.
– Икону? – воскликнул одновременно Глебовский и Князев. Одновременно, но в разной тональности: один разочарованно, другой с интересом.
– Вы полагаете, Юрий Александрович, – недоверчиво спросил подполковник, – что из-за иконы можно убить человека?
– Полагаю, Матвей Георгиевич. Из-за такой можно.
– Какой такой? – присоединился к подполковнику Глебовский. – В золотом покрытии, что ли?
Саблин не отказал себе в ироническом уточнении:
– Риза на иконе зовется окладом. Оклад был, конечно. Вероятно – медный. Только продавать ее будут без оклада. Даже не реставрированную.
– В прошлом году, – не удержался, чтобы не съязвить Глебовский, – судили фарцовщика Травкина за то, что он продавал краденные у коллекционеров иконы. А продавал он их по двести – триста рублей. Ну, повысим до пятисот, пусть даже до тысячи. Михеев не мелкий воришка, чтобы рисковать из-за такой суммы.
– А если повысить ее, скажем, до ста тысяч. Рискнул бы?
– Это оценка Смиренцева? – спросил Князев.
– Его. Конечно, учитывая цены раритетов на мировом рынке. Недавно на аукционе в Нью-Йорке подобная икона была продана за сто тысяч долларов. А Смиренцев считает эту цену даже заниженной:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26