Ратмиру нужно три-четыре раза тяпнуть тяжелым молотом на длинной ручке по упрямому горбатому костылю.
Первое время, возвращаясь домой и наскоро поужинав, он снопом валился на койку и засыпал, как в бездну проваливался, утром ныли все до единой мышцы. Теперь стало полегче. Филимонов ставит его туда, где не надо поднимать тяжести, но упрямый мальчишка сам хватается за молот, шпалы, становится в ряд наравне со взрослыми поднимать рельс. Он самый молодой в бригаде.
Пряча на чердаке пистолет, Ратмир наткнулся на большой деревянный ящик. Он и раньше видел его, но не обращал внимания: в ящике лежала старая обувь, части от граммофона, всякая рухлядь. Копнув поглубже, он обнаружил там желтые пыльные книги в мягких обложках. Это были дешевые собрания сочинений Джека Лондона, Льва Толстого, исторические романы Лажечникова, Алексея Константиновича Толстого — «Князь Серебряный» (этот роман Ратмир проглотил за две ночи) и Алексея Николаевича Толстого — «Петр Первый» и «Хождение по мукам». Были и другие книжки неизвестных авторов. Ратмир читал все без разбора.
Когда он раскрывал книжку, на смену настоящему тревожному миру приходил другой мир — далекий, малознакомый и тоже тревожный. И все равно тот, другой, мир ему нравился больше. Забывалась война, чувство постоянного голода, бомбежки, тяжелая работа. Раздвигались стены дома, да что стены — раздвигалось само пространство, исчезало время. Этот книжный мир был для мальчишки отдыхом, радостью. До чего же трудно было заставить себя дунуть на фитиль лампы и снова вернуться в настоящее… Его бы воля, он читал бы круглые сутки!
А сегодня, гоняя пустые чаи с хлебом у самовара, Ратмир думал о Мартине Идене. Он нравился ему, более того: казался близким, родным человеком. Может быть, потому, что тоже в одиночку, надеясь лишь на себя, пробивался в суровой жизни. Пробивался к свету и правде. Ратмиру нравились такие сильные мужественные люди, умеющие постоять за себя. Он, конечно, понимал, что Мартин Иден жил в другом, чуждом ему, Ратмиру, мире, но его чувства, радость и горе были понятны мальчишке. Где бы человек ни жил, что бы он ни делал, но если он настоящий человек, то его мысли и чувства, поступки близки и понятны всем людям. И для самого себя Ратмир сделал вывод: нужно во что бы то ни стало научиться драться, как Мартин Иден, освоить бокс, приемы вольной борьбы. Тяжелая физическая работа развивала его мышцы, он сам чувствовал, что стал намного сильнее своих сверстников. И это ощущение, что ты становишься крепче, заставляло его хвататься за конец рельса, толкать вагонетку, махать кувалдой. Хотелось испытать себя, убедиться, что тебе уже многое по плечу.
Хотя Мартин Иден и был сильной личностью, он тянулся к людям, у него смолоду было много друзей… А вот Ратмир остался один. Нет у него сейчас ни одного друга. Пашка на войне. На днях прибегала синеглазая Катя Тарасова, принесла почитать письмо от брата. Пашка пишет, что майор определил его на кухню, но Пашка там и месяца не задержался: подружился с разведчиками, стал проситься с ними в тыл к немцам. Его не взяли, тогда он самовольно отправился туда, вынюхал все что надо, вернулся и самому начальнику разведки обо всем доложил, а он много чего увидел. Ему легче, чем разведчикам, потому что на мальчишку никто внимания не обращает… В общем, теперь он живет вместе с разведчиками, ему выдали форму, автомат. Парабеллум тоже при нем. В конце Пашка так, между прочим сообщил, что его представили к медали «За отвагу»… Спрашивал он и про Ратмира, просил сообщить: где он и как живет?..
— А ты чего не пошел на войну? — посмотрела на него большими синими глазами девочка.
— Не взяли, — улыбнулся Ратмир.
— А Пашку взяли.
— Повезло, — сказал Ратмир. Признаться, он завидовал другу.
— На войне могут убить, — совсем как взрослая, проговорила девочка. — Я не хочу, чтобы тебя убили.
— Я напишу Пашке, — ответил озадаченный Ратмир и переписал с измятого треугольника письма адрес полевой почты.
— Приходи к нам, — потупясь, сказала Катька.
— Зачем? — удивился Ратмир.
— У нас скворец живет на яблоне! — сообщила девочка. — Каждое утро поет, заслуша-аешься!
Катя тоже подросла. Руки вылезают из рукавов плюшевого жакета, а старая юбчонка выше колен. На ногах девчонки грубые шерстяные чулки со штопкой на колонках и большие материнские стоптанные башмаки. Тихая она нынче н серьезная. В середине года в поселке открыли школу. Катя ходит в первый класс. На пальцах у нее фиолетовые пятна от чернил.
— А у нас скворцов не слышно, — сказал Ратмир. Дядя Ефим почему-то не сделал ни одного скворечника. Надо будет на досуге сколотить из досок парочку. Со скворцами веселее.
Катя подошла поближе и, заглянув в глаза, тихо попросила:
— Возьми меня, Родька, в лес пострелять?
Аня пригласила его в лес за подснежниками, а маленькая Катька — пострелять! Теперь опасно в лесу стрелять: кругом расположились воинские части. Саперы, химики, пехотинцы. Нарыли окопы, землянки. Ратмир несколько раз ходил в лес за березовым соком и всякий раз натыкался на бойцов. Они тоже пристраивали котелки к березам.
— Из чего стрелять-то? — сказал девчонке Ратмир. — Из пальца?
— У меня много патронов, — сообщила Катя. — Маленьких таких. Пашка спрятал в подполе за кадкой, а я нашла.
— И не боишься?
— Стрелять-то?
— Да нет, Пашки. Он приедет…
— Пашка не жадный, — перебила девочка. — Я ему написала, чтобы привез мне с фронта маленький наган. Беленький такой. И папке написала.
— Напиши, чтобы куклу прислали! — усмехнулся Ратмир.
— Я в куклы не играю, — нахмурилась Катька.
— Ты — девочка, зачем тебе наган?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57