Кажется, Грошев стал выигрывать. Только это ненадолго: Налим все равно его обставит. Он всегда выигрывает. Сначала Ратмир подозревал его в мошенничестве, но, сколько ни следил за его руками, так ничего и не смог заметить.
Карточная игра оказалась заразным делом. Она захватила и Володьку, и Ратмира. Ему даже по ночам, во сне, мерещились карты, смятые бумажки денег. Во сне ему всегда везло…
С домом поравнялась трехтонка, нагруженная рогожными кулями, прикрытыми сверху брезентом. Большая лужа раскололась на мелкие осколки, брызги пенистой воды и грязи с прибойным шумом ударяли в забор. Немного погодя прошла еще одна машина, потом потянулись повозки, запряженные взмокшими лошадьми. На телегах, закутанные в брезентовые плащ-палатки, неподвижными снопами торчали возницы. Даже не поймешь, военные это или гражданские.
Послышался негромкий гул мотора. Пролетел «юнкерс». Даже удивительно, что он в такую погоду вылетел с аэродрома. За месяц, что Ратмира не было в Красном Бору, поселок всего два раза бомбили. Один раз сбросили бомбы у железнодорожного моста, что у Ближнего луга, второй раз — на поселок. Два дома разрушило, но жертв было немного. Жители все еще ютились по деревням, а в поселок наведывались редко. Придут, поглядят на свое брошенное на произвол судьбы хозяйство, снова забьют окна и двери досками, ободранными неизвестно кем, и — обратно в деревню.
В окно Ратмир увидел тетю Глашу. Высокая, статная, с корзиннкой на согнутой в локте руке, она прошла мимо, старательно обойдя лужу. На голове у нее васильковый платок, на ногах забрызганные грязью резиновые сапоги…
Надо бы сходить к Тарасовым, — может, Пашка прислал с фронта письмо… Добился он все-таки своего, попал в воинскую часть. Там, на разбомбленной немцами станции, и решилась его судьба. Лейтенант рассказал раненному в ногу осколком майору о том, как Пашка задержал немецкого летчика. Сначала майор хотел их всех отправить с попутным поездом в тыл, но Пашка заявил, что он не затем добрался до самого фронта, чтобы теперь возвращаться обратно. Конечно, майор может посадить его в вагон и даже приставить охрану, но только он, Пашка, все равно сбежит…
Весь день Пашка, Ратмир и Володька Грошев помогали военным и железнодорожникам приводить станцию в порядок. Здание сильно пострадало, пришлось возводить над дежуркой новую крышу: прямо на потолочины клали доски, а сверху настелили крашеным железом, сорванным с вокзала.
Пока железнодорожники восстанавливали путь, военные расчистили территорию.
Вечером, когда они, уставшие, вместе с бойцами прямо на путях подкреплялись хлебом и мясными консервами, приковылял, опираясь на узкую доску, майор. Присел на подставленный ему бойцом пустой ящик, закурил и, глядя на мальчишек покрасневшими от бессонницы глазами, сказал:
— Вам бы, ребятишки, в школе за партой сидеть, а вы вкалываете наравне со взрослыми… И вон чего выдумали: подавай им фронт!
— Сейчас везде фронт, — вздохнул пожилой боец. В одной руке у него опорожненная консервная банка, в другой — корка хлеба, которой он подчищал дно жестянки.
У майора вьющиеся светлые волосы, крепкий, раздвоенный посередине подбородок, взгляд острый. На гимнастерке орден Красной Звезды. На одном луче эмаль немного облупилась. Сразу видно, что орден майор заработал не в эту войну, а давно. Поглаживая колено раненой ноги — она у него была без сапога, — майор задумчиво смотрел на ребят. Вид у него усталый, — казалось, сейчас закроет покрасневшие глаза и заснет мертвым сном.
— Сколько тебе лет-то? — посмотрел майор на Пашку.
— Пятнадцать… Скоро будет пятнадцать, — ответил тот. — Я читал, что Тимур Гайдар в шестнадцать лет командовал армией…
— Аркадий Гайдар, — не выдержал и поправил Ратмир. — И не армией, а полком.
— Я и говорю, — закивал Пашка.
Майор смотрел на него и думал о своем сыне. Тому в этом году исполнится четырнадцать, столько же, сколько и этому синеглазому мальчишке. Врет он, что ему пятнадцать… Что же делать? Этот синеглазый все равно удерет на фронт — отчаянный! Может, пристроить при полковой кухне? Пусть картошку чистит…
— Ладно, Павел Тарасов, — бесцветным голосом произнес он. — Я оставлю тебя при своей команде. На свой страх и риск… — Он пристально взглянул на встрепенувшегося мальчишку. — Не ребячье это дело воевать… Если все вы побежите на фронт, перебьют вас, как воробьев, кто же потом, Павел Тарасов, жизнь-то новую будет строить? Кому восстанавливать города, пахать землю, выращивать хлеб?..
— Поезд прибывает, — заметил Пашка. На лице его появилась улыбка, он уже не слушал майора, мысли его были далеко — там, на фронте… И не вина Пашки, что он в этот момент забыл про Ратмира… И Пашка, и его друг понимали, что двоих майор не возьмет. Об этом они уже не раз говорили: не бывать им на пару в одной части. Если Ратмир хочет, то нужно самостоятельно устраиваться… А хотел ли Ратмир на фронт? Конечно, хотел, но не так страстно, как Пашка Тарасов. Эти бомбежки, раненые, убитые… Это здесь, в тылу, а что делается на фронте?.. И поэтому он не особенно расстроился, когда майор, скользнув по их лицам суровым взглядом, обронил:
— А вы, ребята, по домам. — Он обратился к пожилому бойцу: — Голицын, обеспечь мальчишек сухим пайком, посади на первый же поезд — и чтобы их духу тут больше не было!
На прощание Пашка сказал приятелю:
— Патроны в мешочке на чердаке. Под сундуком со старой обувью… Мамке скажи, что я… Не убьют меня немцы! Пусть не кручинится. С фронта напишу, как обустроюсь…
— Напиши… Может, я к тебе приеду, — сказал Ратмир. — Что мне одному делать в поселке?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57