в избах осталась старая мебель, дешевая посуда да чугуны с горшками. Ничего ценного.
— Карточки, понятно, им выдать мы не можем, — сурово продолжал председатель. — Чужие они, да и нигде не работают… — Он оценивающе оглядел Ратмира. — А ты паренек крепкий! Кость у тебя широкая. Надо будет подумать: куда тебя определить?.. Сколько годков-то?
— Скоро четырнадцать, — сказал Ратмир.
— Чего это у тебя, парень, имя-то такое заковыристое?
— У бати спросите, — хмуро ответил Ратмир. Не любил он, когда спрашивали об этом. Уж какое есть имя, такое и будет. Не сам выбирал.
— Ты, говорят, вместе с Пашкой Шалым диверсанта за речкой подстрелил? — поинтересовался председатель.
— Пашка его ухлопал, — сказал Ратмир. К чужой славе он не собирался примазываться.
— А чего же с ним на фронт-то не подался? — допытывался председатель.
— Отправьте меня, я с удовольствием, — сказал Ратмир.
— Там только вас и ждут, — вздохнул Кондратьев и шевельнул обрубком, отчего его опущенное плечо дернулось.
Он еще поинтересовался, не пишет ли Ефим Валуев. Ратмир отрицательно покачал головой. На то давнишнее письмо из Ярославля он так и не ответил, а когда сам очутился в этом городе, то и в голову не пришло разыскать дядю.
— Отца я твоего знаю, — сказал Кондратьев. — Сурьезный мужик. Лучшим мастером считался Леонтий Иванович в нашем околотке, силищи неимоверной человек! И работяга, каких поискать… Где он сейчас?
— Я сюда перед самой войной приехал, — угрюмо заметил Ратмир. — С тех пор ни слуху ни духу…
— Раскидала война людей по белу свету, — покачал головой Дмитрий Филимонович. — Время такое теперича тяжелое, полегче станет — объявится твой батька! Не такой человек Леонтий Иванович чтобы не выдюжить. Его ни пуля, ни бомба не возьмет!
Ратмир понимал, что Кондратьев просто успокаивает, но все равно чувство благодарности к этому однорукому человеку шевельнулось в нем. Когда-то отец работал в этом поселке на железной дороге, тут он и с матерью познакомился. А в Задвинск они переехали, когда Ратмиру было четыре года, но вот все равно отца помнят и уважают.
— Подскажи паренькам-то своим: пусть завтра приходят к проходной, — сказал Дмитрий Филимонович. — В воинской части найдется для них какая ни на есть работа… Там и покормят.
— А я?
— Батя твой потомственный путеец — быть и тебе железнодорожником, — решил председатель. — Поговорю нынче же с мастером, пусть оформляют рабочим.
— Железнодорожником? — удивился Ратмир. Ему и в голову не приходило пойти по отцовским стопам.
— Почетная профессия, — улыбнулся Кондратьев. — И продуктовые карточки будешь получать, как настоящий рабочий человек.
Против рабочих карточек Ратмир не возражал.
Стоя у окна и глядя на улицу, по которой все двигались груженые повозки, он вспомнил: ведь председатель поселкового сказал, чтобы на днях заходил в правление, а он так ни разу и не заглянул туда. Карточная игра захватила его: иногда они дулись с утра до поздней ночи. И вот Ратмир все проиграл, что представляло для Налима какую-либо ценность. Остался лишь пистолет с мешочком золотистых патронов… Финку и ту проиграл! Степка Ненашев уже не раз предлагал играть под пистолет. В полторы тысячи оценил его, да еще триста посулил за патроны…
Ратмир вспомнил про дамский велосипед, что висел под самым потолком на крюке в кладовке. Шины спущены, розовая шелковая сетка на заднем колесе оборвалась, но никелированный руль и обода сверкали как новые.
— Сыграем на велосипед? — предложил Ратмир.
— На кой мне твой велосипед? — хмыкнул Налим. — Что я его, к товарняку прицеплю и по шпалам покачу в туманную даль?
— Как хочешь, — пожал плечами Ратмир. Проклятый азарт не давал ему покоя, — казалось, что уж на этот-то раз он обязательно выиграет: не может ведь все время везти одному человеку? Повезет же когда-нибудь и ему?..
— На пистолет давай? — вкрадчиво сказал Налим. — Мало полтора куска — держи два! Я нынче добрый, ясное дело!
Велико было искушение, но Ратмир отказался. Пистолет — это самое дорогое, что у него осталось, да еще продуктовые карточки… Может, на них сыграть?.. А потом уж, если проиграет, идти в поселковый и оформляться рабочим на станцию. Там выдадут рабочие карточки, а на них одного хлеба дают в два раза больше, чем иждивенцам. А какой он иждивенец? Сам о себе заботится…
Игру заканчивали ночью при керосиновой лампе. Электричество уже давно не действовало в поселке: старая воинская часть уехала и законсервировала небольшую электростанцию, обеспечивающую военный городок и поселок электроэнергией. У лампы было треснутое у края закопченное стекло, которое время от времени нужно было чистить колючим черным ершом, лежащим за рамкой с портретами родственников Валуевых. На одной фотокарточке были сняты отец, мать и он, Ратмир. В смешной матроске с якорями на воротнике. Лицо круглое, лобастое, глаза по ложке и нос пуговкой.
На кону лежала продуктовая карточка. Хлебная уже давно перекочевала к Налиму в карман. Банк метал Степка. Володька Грошев с блестящими от возбуждения темно-серыми глазами следил за его ловкими пальцами. Ратмир понимал, что проигрывает, но остановиться уже не мог. Проклятый азарт, желание отыграться и вернуть свои деньги и карточки не оставляли его до самой последней минуты. Время для них не существовало. Мелькали короли, валеты, десятки, тузы. Когда на руках были туз или десятка, внутренний голос подленько шептал: «Иди на все! Бей по банку». Ратмир слушался внутреннего голоса, шел на все, и худые пальцы Налима с черной окаемкой на отросших ногтях небрежно выбрасывали ему к тузу ехидно улыбающегося короля или нагло таращившего глупые глаза валета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57