Тогда мужчина схватил девочку и велел не играть возле машины, а сейчас же бежать домой. После этого он ушел.Кнут посмотрел на маленькую толпу ребят, снова собравшихся вокруг Лив.— Лив такой ребенок, за которым тянутся дети. Как сейчас, — продолжал Кнут. — Они пришли за ней из парка, и она рассказывала им, как мужчина отрезал проволоку и пытался закрыть багажник. Это, по-моему, заинтересовало ее больше всего. Потом полицейский, который шел принимать дежурство, заметил толпу ребят и спросил, почему они здесь собрались.— И тут подошли мы.— Точно так.— Лив сказала, как выглядел мужчина?— Большой, сказала она. Но для маленькой девочки все взрослые большие.— Она не заметила, какие у него волосы? Кнут спросил, девочка ответила.— Лив говорит, что на нем была вязаная шапка, как у моряка.— А какие глаза?Кнут опять спросил. Лив отвечала чистым высоким голосом и очень уверенно, все дети слушали ее.— Глаза желтые, острые. Как у птицы.— Он был в перчатках? Кнут перевел, она кивнула.— А какие у него были ботинки?Она четко описала ботинки: большие, мягкие, похожие на лодку.Дети — лучшие на земле свидетели. Они ясно видят, точно запоминают, их впечатление не зависит от убеждений или предрассудков. Поэтому, когда Лив что-то добавила, а дети, Кнут и Эрик засмеялись, я попросил перевести ее слова.— Должно быть, она ошибается, — улыбнулся Кнут.— Что она сказала?— Она сказала, что у него на шее бабочка.— Спросите у нее, какая бабочка?— Сейчас уже поздно для бабочек, — терпеливо пояснил Кнут. — Слишком холодно.— Спросите у нее, на что была похожа эта бабочка, — настаивал я.Он пожал плечами, но спросил. Ответ удивил его, потому что Лив точно описала ее, при каждом слове уверенно кивая головой. Она знала, что видела бабочку.— Она говорит, — начал переводить Кнут, — что бабочка была на шее сзади. Лив увидела ее, потому что он наклонил голову вперед. Бабочка была между его шерстяной шапкой и воротником и не двигалась.— Какого цвета?— Темно-красного, — перевел Кнут.— Родимое пятно?— Может быть, — согласился Кнут, спросил о чем-то Лив и кивнул мне. — Да, видимо, вы правы. Она говорит, что бабочка раскрыла два плоских крыла, но одно было больше другого.— Так, — усмехнулся я, — теперь нам нужен большой мужчина с желтыми глазами и родимым пятном в форме бабочки.— Или маленький мужчина, — возразил Эрик, — с солнцем в глазах и грязной шеей.— Солнца в глазах нет, — засмеялся я. — Металлически-серое небо давит, как армейское одеяло, но не дает тепла. У меня даже кишки замерзли, нельзя ли отменить этот холод?Кнут отправил полицейского за специалистами по отпечаткам пальцев и по взрывам, переписал имена и адреса половины детей, толпа зрителей постепенно росла, и Эрик раздраженно спросил, может ли он уже идти домой.— Надо закончить здесь, — наставительно заметил Кнут, когда мы больше часа протоптались на тротуаре возле взорванной машины.С наступлением темноты мы вернулись в офис Кнута, он снял пальто и фуражку и показался мне еще более усталым, чем раньше. Я попросил разрешения и позвонил Сэндвикам, чтобы извиниться за то, что не приехал в назначенный час. Я поговорил только с миссис Сэндвик, которая объяснила, что мужа нет дома.— Миккель ждал вас, мистер Кливленд, — сказала она по-английски с сильным норвежским акцентом, — но, прождав час, ушел со своими друзьями.— Пожалуйста, передайте ему мои извинения.— Передам.— В какой школе он учится?— В Голе, в колледже, — ответила она и, будто спохватившись, добавила:— Не думаю, что мужу понравится...— Я только хотел узнать, смогу ли я увидеть его сегодня вечером, прежде чем он вернется в пансион, — перебил я.— Ох, он собирался, прямо не заходя домой, отправиться туда с друзьями. Сейчас они, наверно, уже в пути.— Тогда неважно.Я положил трубку, Кнут занимался приготовлением кофе.— Где в Голе колледж? — спросил я.— Гол в горах, на пути в Берген. Маленький городок, куда зимой ездят в отпуск кататься на лыжах. Колледж — это школа-пансион для богатых мальчиков. Вы собираетесь отправиться в такую даль, чтобы увидеть Миккеля Сэндвика? Он ничего не знает о том, как убили Боба Шермана. Когда я видел его, он был расстроен смертью друга, вот и все. Если бы он что-то знал, то обязательно бы помог.— Как расстроен? Плакал?— Нет, не плакал. Бледный. Совершенно подавленный. Дрожавший. Расстроенный.— Сердитый?— Нет. Почему он должен быть сердитым?— Людям свойственно приходить в ярость, когда убивают их друзей. Они испытывают такую злость, что готовы сами задушить убийцу, разве нет?— А-а, — он кивнул, — вы это имеете в виду. Не помню, чтобы Миккель был как-то особенно сердит.— Как он выглядит?— Обыкновенный мальчик. Лет шестнадцати. Нет, уже семнадцати. Умный, но не выдающийся. Среднего роста, худощавый, светло-русые волосы, хорошие манеры. Ничего примечательного. Приятный мальчик. Возможно, немного нервный.Мы сидели вокруг стола и пили кофе. Один тоже получил свою порцию и много сахара. Эрик постепенно отходил от ужаса, что чуть не потерял своего друга, и вспомнил о машине.— Наверно, мне придется взять напрокат, — решил он, — чтобы возить Дэйвида.— Ты больше не будешь возить Дэйвида, — твердо заявил Кнут.— Конечно, буду.— Нет, это опасно, — объяснил Кнут.Ненадолго сгустилось многозначительное молчание. Любой, кто будет возить меня в будущем, должен быть предупрежден о рискованности этой работы. Что делает меня весьма непопулярным в качестве пассажира.— Я что-нибудь придумаю, — успокоил их я.— Куда вы планировали поехать еще? — спросил Эрик.— Завтра заехать к Свену Вангену, потом на ипподром. В понедельник... еще не знаю.— Я подъеду к завтраку в «Гранд-отель», — как о деле решенном заявил Эрик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65