связь с вором, хотя бы и невольную. Но Сэндвик остался таким же невозмутимым, только легкая тень пробежала по лицу.— Миккель еще не может водить машину, — спокойно ответил он. — Семнадцать ему исполнилось шесть недель назад. Он еще школьник.— Хорошо, — извиняющимся тоном проговорил я и подумал, что это и вправду хорошо.Пер Бьорн извинился и без заметного раздражения отошел. Арне яростно поморгал и потом спросил, куда я хочу пойти теперь. Я сказал, что хочу встретиться с Падди О'Флагерти. Мы нашли Падди возле конюшен, когда он выводил готового к участию в Больших национальных скачках скакуна Гуннара Холта. Падди, парень в вязаной шапке с помпоном, прежде всего сообщил нам свое нелицеприятное мнение о кобылах вообще и потом представил себя как главного конюха Гунни.— Что я делаю после скачек? — повторил он мой вопрос. — Что я обычно делаю? Отвожу скакунов домой, привожу их в порядок, смотрю, чтобы они хорошо поели.— И потом?— Потом, как всегда, иду в деревню в местный паб. Понимаете, там есть хорошенькая маленькая птичка.— А машина у вас есть? — спросил я.— Вообще-то есть, конечно. Но шины у нее стерлись, как зубы у старой лошади. На ней нельзя ездить. Да и зима скоро. Так что сейчас моя машина стоит на кирпичах, понимаете?— Давно?— Из-за этих шин меня даже полиция останавливала... Они совсем лысые, если ближе приглядеться... Ну, значит, шесть недель назад я и поставил ее на кирпичи.Потом мы немного походили, чтобы я получил общее представление об ипподроме, затем направились к башне. Высотой в два этажа с застекленной площадкой на крыше, она чуть-чуть напоминала контрольный пункт для диспетчеров на аэродроме. Здесь сидели двое служащих и, не отрывая глаз от больших полевых биноклей, следили за происходившим на скаковых дорожках. Своеобразный контроль, от которого не ускользало ни одно движение жокея.Арне представил меня. Чувствуйте себя как дома и приходите когда хотите, улыбаясь предложили они. Я поблагодарил и решил посмотреть следующий заезд отсюда. Прямо внизу открывался овал ипподрома, сейчас двухлетки начинали скачки на тысячу шестьсот метров. Они стартовали почти на уровне башни, устремившись вперед по длинной скаковой дорожке, которая в противоположном от нас конце резко поворачивала и дальше опять шла по пути к финишу. Регистрирующий победителя пост находился как раз внизу под нами. Там был фотофиниш. Всевидящие Глаза только теперь оторвались от биноклей, счастливо кивнули и сообщили, что они вернутся на свои места к следующему заезду.Спускаясь вслед за ними по лестнице, я попросил Арне объяснить маршрут Больших национальных скачек, потому что мне показалось, будто препятствия стоят не так, как в Англии.— В каждом круге восемь барьеров. — Он неопределенно помахал рукой в воздухе. — Надо пройти три круга. Вы увидите, когда дадут старт.Арне метался по ипподрому и, казалось, хотел побывать всюду одновременно, но, когда мы заспешили к паддоку, выяснилось, что он просто хотел есть и рассчитывал что-нибудь перехватить до главного заезда. Его зачаровал огромный сандвич около фута Фут — 0, 3м.

длиной: французская булка, разрезанная вдоль и с одного конца наполненная креветками, потом селедкой, дальше сыром, яйцами и с другого конца холодным мясом. И все это посыпано маринованными огурцами, чем-то хрустящим, но чем, я не понял, и залито майонезом. Арне решил съесть сандвич во время заезда, но я проглотил его сразу.Мы выпили полбутылки вина, и Арне сказал, что придем потом, чтобы допить ее. Это была та большая теплая комната, которую он отверг вначале из страха быть подслушанным. Но теперь почему-то он перестал бояться.— Дэйвид, если ты собираешься завтра домой, то приходи к нам сегодня вечером ужинать, — предложил он.— А Эмма Шерман? — неуверенно произнес я.— Эта девушка! — воскликнул он и встревоженно огляделся, хотя в комнате было всего человек шесть. — Где она? Обычно, она ходит за мной по пятам.— Вчера я разговаривал с ней, убедил ее не приезжать сегодня на скачки и завтра вернуться в Англию.— Великолепно, великолепно, друг мой. — Он довольно потирал руки. — С ней ничего не случится. Мы поедем ужинать к нам. Сейчас я позвоню Кари.Я вспомнил волосы и фигуру Кари. Все в ней было так, как мне нравилось. Потом я представил ее в постели. Конечно, мне не следовало позволять себе такие мысли, но нельзя запретить рыбе плавать. Жаль, что она жена Арне. Но я уеду, и будет легче забыть ее.— Поедем, — настаивал Арне.— С удовольствием, — сказал я и подумал о себе:«слабак».Он тут же вскочил, побежал звонить и вскоре вернулся, сияя.— Она очень рада. Кари говорит, что мы угостим тебя морошкой. Она как раз вчера купила.Мы вышли в сырой туманный полдень и вместе посмотрели заезд с беговыми лошадьми, здесь скачки и бега чередовались, как и говорил Ринти. Потом Арне заспешил по своим служебным делам, и я слонялся по ипподрому один. Хотя организация дела и содержание поля были явно первоклассными, обстановка совсем не напоминала крупные соревнования в Британии. Обширные пространства, но мало зданий. Все хорошо видно. Никто не толкается, не пробивается вперед, ничего не ломает. Пространство — это высшая роскошь, подумал я, прогуливаясь возле маленького продолговатого декоративного пруда, рядом с которым военный духовой оркестр в полной форме дул во всю силу легких. Дети сидели на краю маленького подиума у ног музыкантов и по очереди с интересом заглядывали в отверстия труб и тромбонов.Мне кто-то рассказывал, что этот ипподром совсем новый и единственный в Норвегии, где проводятся гладкие скачки, стипль-чез и бега.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65