Надо признаться, что во рту у меня мгновенно пересохло.
Лежа на боку, пузырек казался пустым, но когда я поставил его вертикально, оказалось, что в нем еще осталась примерно десертная ложка бледно-золотистой жидкости. Бледное золото... цвет смерти.
— Где-то должна валяться крышка, — напомнил я. — Только не касайтесь ее руками.
Йен обнаружил крышку под диваном. Он слегка приподнял диван, а я извлек маленький колпачок и положил его в стакан рядом со склянкой.
— И что вы собираетесь со всем этим делать? — спросил Стивен, с понятным опасением глядевший на содержимое стакана.
— Вымыть.
Я поставил стакан посреди ванны, заткнул слив и повернул краны. Хлынувшая вода скоро закрыла стакан, но стеклянный пузырек упрямо не желал тонуть. Он плавал на поверхности, словно детская игрушка, и не хотел расставаться со своим смертоносным грузом. Кончиком пальца я помог ему погрузиться в воду.
Потом я завернул краны. Зубной щеткой поболтал пузырек в воде и, выдернув пробку, выпустил воду. Когда она сошла, на белой эмали лежали вымытые и безопасные пузырек, крышка и стакан. Я вынул их из ванны, положил в раковину и на всякий случай снова залил водой.
После этого я осторожно снял с пальцев презервативы, спустил их в унитаз и только тогда позволил себе спокойно вздохнуть.
Тем временем Стивен и Йен восстановили порядок в комнате. Шприц и пустые ампулы были убраны. Две половинки матрешки соединены. Разбитая бутылка и осколки исчезли. Стул спокойно стоял перед туалетным столиком-полкой, которую украшал магнитофон. Чемоданы скрылись в платяном шкафу. Все опрятно, спокойно и невинно.
И Малкольм... Малкольм молча лежал на кровати. Застегнутая доверху рубашка была аккуратно заправлена в брюки. Пиджак и галстук лежали на диване, но не небрежно скомканные, а аккуратно свернутые. Мертвый Малкольм был куда более миролюбив, чем когда находился при смерти.
Русский врач не выказал никаких эмоций и с выражением привычной скуки на лице выполнил бюрократические формальности. Стивен и Йен сочли, что он был крайне невысокого мнения об иностранцах, которые отбрасывали копыта в субботу вечером, когда деятельность государственных служб прекращается.
Когда нам порекомендовали выйти из комнаты, мы расположились в креслах лифтового холла. Коренастая дама, дежурившая за столом, несколько раз приходила и уходила. Стивен спросил, не раздражает ли ее работа.
Она спокойно ответила, что здесь мало что происходит, а вообще работа есть работа. Стивен перевел мне вопрос и ответ, и мы сочувственно кивнули даме. Скорее всего, когда заявились друзья Малкольма, ее не было на месте.
Доктор не выказывал никаких подозрений. В Англии заключение о смерти Ганса Крамера от сердечного приступа подтвердилось даже после вскрытия трупа. При удачном стечении обстоятельств здесь можно было ожидать такого же результата. Доктор ничего не сказал о нашей просьбе взять с собой налоксон.
Очевидно, ему просто-напросто ее не передали. Как оказалось, к счастью.
У Йена от выпитой водки и сотрясения мозга разыгралась сильнейшая головная боль. Он сидел с закрытыми глазами и чуть слышно стонал. Стивен барабанил пальцами по подлокотнику. Я кашлял. Вокруг ходило много хмурых людей. Кто-то из них в конце концов позволил нам войти в комнату. Стивену и Йену следовало забрать одежду, а мне собрать вещи и перебраться в другой номер.
Стонущий Йен сразу же ушел домой, а Стивен помог мне перетащить вещи на пятнадцатый этаж. Новая комната выходила на ту же сторону, но в ней преобладали другие цвета, да на кровати не было тела, накрытого простыней.
Стивен обвел стены взглядом и приложил палец ко рту. Я кивнул. Игры с магнитофоном казались сейчас неуместными. Мы сделали пару подходящих к случаю сокрушенных замечаний насчет больного сердца и внезапных приступов и оставили все как есть.
Я успел заметить, что во время нашей торопливой уборки Стивен собрал все разбитые стекла, ампулы и шприц, завернул их в халат и засунул в мой чемодан. По дороге на пятнадцатый этаж мы успели в нескольких словах договориться, что выбросим все это при первой возможности. Поэтому мы сложили все осколки в первый, самый большой кокон новой матрешки, поставив вторую куколку вместе со всеми остальными на полку. Положив полную мусора матрешку в сетчатую сумку-авоську, мы взяли магнитофон и спокойно вышли из комнаты.
Дама, охранявшая пятнадцатый этаж, посмотрела на нас без всякого интереса. Ожидая лифт, мы улыбнулись ей, но она, видимо, не привыкла отвечать улыбкой на улыбку.
Без всяких хлопот мы спустились на первый этаж. Неторопливо прошагали через вестибюль к двери и вышли на улицу мимо толпы людей, чьим единственным занятием было наблюдение.
Сели в такси и, не глядя по сторонам, доехали до университета.
Здесь не было ни единого укромного места, где можно было бы успокоиться и прийти в себя. Когда мы со Стивеном у него в комнате сняли пальто и шапки, нас обоих трясло. Нужно было о чем-то говорить. Пожалуй, никогда в жизни мне не было так трудно предаваться пустой болтовне. Голова была забита ужасами сегодняшнего вечера, но магнитофон недвусмысленно показывал, что мы были в комнате не одни. Не имея возможности хоть как-то разрядить напряжение, мы чувствовали себя настолько неуютно, что не могли смотреть друг другу в глаза. В конце концов Стивен с еле сдерживаемой яростью заявил, что сейчас поставит чай и вытряхнет матрешку в общее мусорное ведро. Я же вышел в коридор и позвонил Юрию Шулицкому.
Глава 17
В воскресенье утром я ждал Юрия у гостиницы «Националь». Было девять часов. Декабрьское небо было пасмурным, свет еле пробивался сквозь грязно-серые облака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75