— Спрашивайте. Я буду отвечать.
— Я ищу кого-то по имени Алеша.
— Алеша? Это имя носит множество людей. Николай Александрович сказал, что для Рэндолла Дрю нужно найти Алешу. И кто же это такой?
— В том-то и проблема. Я не знаю о нем ничего и не могу его найти.
И, похоже, никто о нем ничего не знает... Скажите, вам не приходилось встречаться в Англии с Гансом Крамером? — спросил я после небольшой паузы.
— Да. Это был немец. Он умер.
— Именно так. Вот он-то знал Алешу. Вскрытие показало, что он умер от сердечного приступа, но люди, присутствовавшие в момент его смерти, утверждают, что он сказал, что этот приступ у него из-за Алеши. Э-э... Я достаточно ясно выражаюсь?
— Да. Все понятно. Я ничем не смогу помочь вам в поисках Алеши.
Я подумал, что было бы крайне удивительно услышать от него что-нибудь другое.
— А вас уже кто-нибудь расспрашивал об Алеше? — поинтересовался я.
— Что?
— К вам в Олимпийский комитет приходил англичанин. Он встречался с вами и двумя вашими коллегами, которые тоже были в Англии.
— Да, — Шулицкий почему-то рассердился. — Корреспондент газеты.
— Малкольм Херрик?
— Да! — ответил он по-русски.
— Ему вы сказали, что вообще ничего ни о чем не знаете.
Последовало долгое молчание. Затем Шулицкий ответил:
— Херрик — иностранец. Ни один русский не станет разговаривать с Херриком.
Он погрузился в молчание.
Мы, никуда не сворачивая, мчались по Варшавскому шоссе. Позади остался центр города, по обеим сторонам высились домакоробки предместий. С неба посыпался снежок, и хозяин включил дворники.
— Сегодня и завтра будет снегопад, — объявил он. — Этот снег уже не растает, а ляжет на всю зиму.
— Вы любите зиму? — спросил я.
— Нет. Зима — это не сезон для строительства. Сегодня — последний день, когда в Чертанове еще возможно проводить работы. Поэтому я и поехал.
Я сказал, что с удовольствием осмотрю строительство, если он мне его покажет. Шулицкий хрипло рассмеялся во все горло, но ничего не сказал.
Я спросил, был ли он лично знаком с Гансом Крамером. Он сказал, что им пришлось несколько раз беседовать о строительстве.
— Ну а с Джонни Фаррингфордом вы не были знакомы? — поинтересовался я.
— Джонни ... Фаррингфорд. Вы имеете в виду лорда Фаррингфорда? Это такой рыжий? Он выступал в английской команде?
— Да, это он, — подтвердил я.
— Я много раз видел его. В разных местах. И разговаривал с ним. Расспрашивал его о строительстве. Но он в нем не разбирается. Так что я переключился на других, кто больше понимает. — Он умолк, очевидно, расстроенный тем, что графы плохо разбираются в архитектурном проектировании.
Четыре-пять миль мы проехали в молчании. Шулицкий о чем-то глубоко задумался. В конце концов, словно приняв серьезное решение, он сказал:
— Лорду Фаррингфорду не стоит приезжать на Олимпийские игры.
У меня перехватило дыхание. Я усилием воли сдержал готовый сорваться поток вопросов, и, когда решился заговорить, мой голос даже не дрожал.
— Почему?
Шулицкий вновь погрузился в глубокие раздумья.
— Расскажите, — мягко предложил я.
— Для моей страны его приезд был бы благом. А для вашей — нет. Если я все расскажу вам, то нанесу ущерб своей стране. На это нелегко решиться.
— Понимаю, — согласился я. Проехав еще довольно длинный отрезок пути, он резко свернул с М4 направо, на сравнительно небольшую улицу с двухсторонним движением. Там, как и везде, машин было очень мало, поэтому мы смогли развернуться поперек разделительной полосы и резко остановились у обочины. Слева от дороги, насколько хватал глаз, выстроились грязно-белые жилые дома. А справа лежала обширная равнина, припорошенная снегом. Лес, замыкавший ее дальнюю сторону, казался черным. Он состоял из одинаковых молодых деревьев, росших тесно одно к другому. Вдоль улицы тянулся сетчатый забор; непосредственно между забором и проезжей частью была выкопана канава, заполненная грязной полурастаявшей слякотью.
— Вот тут и будут конные соревнования. — Юрий широким жестом обвел непривлекательный "пейзаж.
— О боги! — воскликнул я. Мы вышли из теплого автомобиля в промозглую уличную сырость. Я оглянулся назад, в том направлении, куда мы ехали сначала, и увидел одинаковые фонарные столбы, черную стену леса слева, безликие дома справа и серую полосу пустого шоссе с обочинами, заваленными снегом. Сверху на весь этот пейзаж сыпалась снежная крупа — предвестник настоящего зимнего снегопада. Все было тихо, уродливо и безжизненно, как в пустыне.
— Летом лес зеленый, — сказал Юрий. — Тогда здесь прекрасное место для конных соревнований. Везде трава. Очень красиво.
— Поверю вам на слово, — ответил я. Чуть впереди нас на обочине дороги возвышались два больших стенда. На одном красовалось длинное воззвание, посвященное Олимпийским Играм, а на другом был изображен стадион в том виде, каким он должен будет стать к началу соревнований. Нарисованные трибуны выглядели очень оригинально, в форме буквы Z. Верхняя и нижняя перекладины буквы смотрели в одну сторону, а на косой черте места располагались с обеих сторон. Площадки должны были находиться с обеих сторон от центральной трибуны.
Юрий жестом пригласил меня вернуться в машину, и мы через ворота в заборе въехали на стройку. Там было всего несколько человек, раскатывавших на бульдозерах. Для меня явилось загадкой, как они узнавали, что нужно двигать, поскольку весь участок представлял собой море грязи, смешанной со снегом.
Юрий перегнулся через спинку сиденья и достал пару огромных высоченных резиновых сапог. Чтобы надеть их, он открыл дверцу машины, снял ботинок, обернул штанину вокруг голени и, далеко вытянув ногу, натянул сапог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75