Фил прочистил горло, дотронулся до носа, но ничего не сказал.
Мику здесь было раздолье. В самом деле, он был здесь в своей стихии. Дома он больше всего любил индийскую и китайскую кухню, в то время как я от любой хоть чуть-чуть острой еды потею и злюсь.
– Я что-нибудь найду в отеле.
– Пуф-ф-ф-ф! – фыркнул Мик с отвращением. Он знал, что в отеле ничего не было, кроме бара с картофельными чипсами и арахисом на бамбуковых подносах.
Но я не собирался становиться между Миком и его желудком. В самолете он ясно дал понять, что, если его лишат тайских оргий, он возьмет свое натуральным продуктом. По его требованию стюардессы только и делали, что подносили ему еду. Когда одна из этих сногсшибательно красивых стюардесс поздравила нас с прибытием на борт и церемонно поклонилась, Мик дотронулся до ее локтя и сказал:
– Не надо, куколка, не молись на меня, просто принеси джина.
Беда Мика заключалась в том, что улыбку любой из этих женщин он принимал за знак особого расположения и всерьез считал, что произвел фурор. Он не понимал, что умение услужливо улыбаться было неотъемлемой частью их восточной культуры. Он слишком привык к своенравному характеру наших женщин.
– На меня здесь молятся, – шепнул он мне, когда мы заняли места в самолете. – Эти девушки думают, что я бог.
– Это традиционный поклон, – пояснил я.
– Какой?
– Традиционный. Когда они складывают руки вот так.
– Как?
– Не прикидывайся.
Я должен был догадаться, что так будет не только в полете, но и в течение всего времени, пока мы будем в Таиланде. Он подзывал стюардессу, складывал руки у себя под носом, кланялся и обращался к ней доверительным шепотом:
– Видите вот этот маленький, скромненький обедик, который вы мне только что принесли? Не могли бы вы принести еще один? – И каждый раз это срабатывало.
Другая шутка, которая вызывала у него искренний восторг: поймать мой взгляд, поклониться и… пернуть. Ну а потом он напился.
Тем временем в баре гигантский веер нагнетал душный теплый воздух.
– Я сейчас подохну с голода, – проревел Мик. – Пошли поедим.
Мы стали расплачиваться. По крайней мере, мы с Миком. Я не замечал, чтобы Фил осквернял руки деньгами, с тех пор как мы сошли с самолета. Я не мог сообразить, в какой валюте указана сумма, и случайно дал бармену банкноту астрономического достоинства. Мик выхватил ее и сам заплатил по счету.
– Дай-ка мне свои деньги, – прорычал он.
– Зачем?
– Потому что у тебя ветер в голове.
Это была его любимая фраза. Он постоянно говорил мне, что у меня «ветер в голове».
– Посмотри на себя: чуть не дал парню десять фунтов на чай. Неудивительно, что он так расплылся. Ты не можешь нормально соображать. Думаешь о другом. Давай мне кошелек.
– Не говори глупостей.
– Давай-давай! Буду вашим банкиром. И ты, Фил, давай.
Не знаю почему, но я чувствовал себя довольно странно. Перелет и непривычные экзотические запахи расстроили мой желудок. Сказывалась усталость, и у меня почти двоилось в глазах. Кроме того, мне никак не удавалось отвлечься от мыслей о завтрашней встрече с Чарли. Я боялся, что не сдержу слез, как только увижу ее. Я был на грани срыва, и у меня щипало в глазах. Внезапно мой дом в Англии показался мне отчаянно далеким.
Я отдал Мику портмоне, наличные, кредитки – одним словом, все.
– Фил? – потребовал он.
Пальцы Фила потянулись к карману. Затем он передумал:
– Полагаю, в этом нет необходимости.
– Ладно, – сказал Мик, засовывая деньги в поясную сумку на своей внушительной талии. – Ты платишь за себя, я за нас.
Фил, похоже, его достал.
– А теперь пойдем куда-нибудь и съедим жирного поросенка. За мной, ребята, и не отставайте. Уж я о вас позабочусь.

11

На следующий день я проснулся рано – сказывались последствия перелета. Фил спал в своем номере, а в нашем с Миком резко воняло овощами. Меня подташнивало, не знаю с чего: то ли из-за предчувствия скорой встречи с Чарли, то ли из-за вчерашнего ужина, а может, от вида задницы моего напарника. Мик во сне то и дело выставлял свой зад из-под простыни. Этому парню часовые пояса были нипочем. Принимая душ, я особо не церемонился, но Мик продолжал храпеть и чмокать во сне, так что я быстро оделся и оставил его в номере одного.
Было пять тридцать утра, и никого из персонала отеля не было видно. Я вышел в сад покурить. Мои ожидания утренней прохлады оказались тщетными: в саду уже начинался зной и температура неумолимо ползла вверх на градус в минуту. Туманную дымку золотил рассеянный солнечный свет. Река Мэй Нам Пинг несла свои мутно-зеленые воды сразу за оградой сада. До встречи с Чарли было еще шесть часов, и при мысли об этом у меня задрожала зажатая между пальцами сигарета.
В саду среди фонтанчиков вилась мощенная камнем дорожка, и все это выглядело очень красиво. На возвышении виднелся белый, как взбитые сливки, «домик для духов» – аккуратно убранный цветами, окруженный статуэтками и приношениями. Внутри домика мерцал огонек. В конце сада возвышалась пышная, обращенная к реке пагода с огромным улыбающимся Буддой. У ног Будды теснились прогоревшие палочки с благовониями. Скамьи в пагоде были вырезаны из тиса, обиты кожей, и объявление перед входом предупреждало о необходимости снять обувь. Что я и сделал, а также на всякий случай выбросил сигарету, но потом, увидев на низком столике пепельницу, вновь закурил, сел и стал смотреть, как течет река.
Я думал о Чарли и все старался понять, что же между нами разладилось. Я использовал обычные психологические подходы: ну, там, не упирается ли все в мой неосознанный протест против ее взросления или в «отцовскую ревность».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88