– И попугай.
– Ладно, и попугай, ясное дело.
Фабиан Мингела не вошел в дом Сидрана Сегаде, мужа Адеги, в дом Афуто Гамусо он тоже не входил, не решился, в обоих случаях он спрятался поблизости и подстерег момент, когда хозяева пришли домой. Фабиан Мингела (Моучо) послал десять человек схватить Сидрана и Афуто и доставить связанными. Сидран Сегаде встретил тех выстрелами, сдался, когда подожгли дом, никто не прибежал ни на звуки пальбы, ни на пламя пожара, сеньорита Рамона удержала Раймундо, что из Касандульфов, и Робина Лебосана, которые находились у нее, Адегу ударили прикладом в лицо и оставили без сознания, привязанной к дереву, Бальдомеро Афуто тоже отстреливался, и более метко, одного убил, сдался, когда схватили его жену, Лолинью, и шестерых детей, им пришлось заткнуть рты, чтобы не кусались.
– Боже, что за люди!
Фабиан Мингела, мертвяк, что убил Афуто, когда собирался убить Афуто, улыбался, как кролик, своим пленникам, у обоих руки связаны за спиной, у обоих глаза налиты кровью, и оба хранят молчание.
– Пошли!
У Фабиана Мингелы блестит свиная кожа на лбу. Попугай сеньориты Рамоны, существо других пространств и других пейзажей, кажется здесь грустным и озабоченным. У Фабиана Мингелы редкие волосы, при лунном свете мертвяк, убивший Афуто, похож на покойника.
– Никогда не думал, что так обернется?
Ни Сидран Сегаде, ни Бальдомеро Афуто не раскрывают рта. У Фабиана Мингелы лоб, как панцирь черепахи, может, еще хуже, с тех пор как все это началось, не слышно скрипа тележной оси, как ни старайся.
– Ты понимаешь, что в моей власти? Пришел мой час! У Афуто гаснет звездочка, которая загоралась на лбу – иногда была красная, как рубин, другой раз – синяя, как сапфир, или фиолетовая, как аметист, или белая, как бриллиант, – и сатана исхитрился убить его предательски, осталась только пара сотен шагов.
Фина Понтеведреска – как кофейная мельница, Фине Понтеведреске нравится плясать кубинский танец «Шевелись, Ирена», ее муж умер, так как был бесхарактерным, поэтому поезд его раздавил.
Люди Фабиана Мингелы оставили своего убитого товарища в канаве, перед этим взяли бумажник с документами, ночью были тысячи звуков и тысячи безмолвий, сокрушавших души путников и отдававшихся эхом в их сердцах. Фабиан Мингела бледен, но не больше, чем обычно, он всегда такой. Он спрашивает:
– Ну что, боишься?
Пепиньо Хурело каждое утро идет к мессе просить о милосердии.
– Правда ли, что одно из дел милосердия – погребать мертвых?
– Да, сын мой.
Пепиньо Хурело очень напуган, еле угадывает слабый лучик, дающий ему разум.
У Фабиана Мингелы борода растет кустиками, четыре волоска здесь, четыре там.
– Думаю, тебе не придется подлавливать меня в картах. Не хочешь говорить?
Руки Фабиана Мингелы похожи на улиток, влажные, холодные, бледные, как у больных на пороге смерти, почти покойничков, – дайте воздуха, у вас его много.
– Хочешь помолиться Господу Иисусу Христу? Фабиан Мингела смотрит всегда вбок, как жабы Сан-Модесто, их там три, а кажется – сотня.
– Наклал в штаны?
У Фабиана Мингелы голосок тонкий, как у семи девственниц из Священного Писания.
– Проси у меня прощения.
– Развяжи мне руки.
– Нет.
Фабиан Мингела, мертвяк, что убил Афуто, щупает себе срамные части, иногда долго их не находит.
– Говорю тебе, проси прощения.
– Развяжи мне руки.
– Нет.
Эутело, или Сиролас, тесть Таниса Гамусо, брата Афуто, притих, когда началась заваруха, есть люди, которые стреляют, и есть примирившиеся с этим; Фабиан Мингела, мертвяк, что убил также Сидрана Сегаде, мужа Адеги, и, наверно, еще дюжину, не хочет пачкать сапог, он отступает на два шага назад и стреляет Бальдомеро Афуто в спину, уже лежащему на земле стреляет в голову. Бальдомеро Марвис Вентела, он же Афуто Гамусо, напрягается и умирает без единого стона, умирает не сразу, но достойно, не успокоив, не утешив и не обрадовав убийцу. Фабиан Мингела сказал Сидрану Сегаде:
– Ты следующий, у тебя еще полчаса.
Труп Бальдомеро Афуто остался у поворота на Канисес, первым увидел его со своего дуба дрозд в неверном свете утра; птицы, когда начинается день, стрекочут как безумные, через несколько минут смолкают, ясно, занимаются своим делом, Бальдомеро Афуто лежит мертвый, кровь на спине и на голове, кровь и во рту, кровь и земля, кровь закрыла татуировку, черви быстро начнут пожирать женщину и змею, куница, что сосет кровь мертвых, внезапно убегает, словно спугнутая кем-то. Новости мчатся, как ящерицы.
– Как пыль на ветру?
– Пожалуй, или еще быстрее.
К вечеру, когда в дом Паррочи пришло известие, слепой Гауденсио играл на аккордеоне мазурку «Малютка Марианна». Гауденсио не открыл рта, играл одно и то же до утра.
– Почему не сыграешь что-нибудь другое?
– Потому что не сыграю, мазурка эта – для мертвеца, который еще не остыл.
Жизнь продолжается, но по-иному, жизнь всегда изменчива и тем более, если чувствуешь боль.
– Уже восемь?
– Нет, еще нет, нынче время тянется как никогда.
В мазурке «Малютка Марианна» есть такты очень прилипчивые, очень красивые, не устаешь ее слушать.
– Почему не сыграешь что-нибудь другое?
– Потому что не хочу, ты понимаешь, что это – мазурка траура.
Пахароло Гамусо, брату покойного Бальдомеро, больше всего по вкусу грудь Пиларин, его жены, есть браки очень счастливые, как и полагается.
– Правда, ты дашь мне грудь, любовь моя?
– Ты знаешь, что я вся принадлежу тебе, зачем спрашиваешь?
– Затем, что мне, жизнь моя, нравится слышать от тебя похабщину, вам, вдовам, это очень идет.
Пиларин сделала кокетливый жест.
– Боже, какой глупый!
В округе много похорон, много горя;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67