Поп Фурело – рыболов, с Бенисьей очень вежлив – рыболовы обычно вежливы. У Бенисьи глаза синие, она, как мельница, никогда не остановится.
– Дашь местечко рядом с собой?
– Да.
По словам Бенисьи, святой Рольдан, когда скакал по Барко де Вальдеоррас, Петину и особенно по Рубиане, побивая сарацин, встретил двух красавиц мавританок, которых не мог догнать, хотя преследовал галопом так, что коня загнал; отчаявшись поймать красоток, святой Рольдан проклял их, и обе превратились в Сейхос Бранкос – две скалы белейшего кварца, стерегущие до сих пор с обеих сторон дорогу.
– У Сейхос мне показался призрак святого Рольдана, я пыталась убежать, но не могла, честно говоря, не хотела, так как он был спокойный и симпатичный. Святой Рольдан говорил немного странно, по-моему, у него не все дома.
– А он говорил по-испански или по-галисийски?
– По-моему, на латыни, но я его понимала.
Адега, мать Бенисьи, знает много историй, много легенд, играет на аккордеоне чисто и со вкусом, лучше всего польку «Фанфинетта».
– У вашего деда был один из громких, очень громких романов, что кончаются кроваво. Манеча Амиэйрос была девка что надо, ваш дед разбирался, хорошо сложена, ноги длинные, волосы – шелк, как говорится, любо посмотреть, ваш дед убил дубиной Хана Амиэйроса, брата Манечи, такое иногда бывает в драке, если некому разнять вовремя, он убил его у Клавилиньо, но с Манечей обошелся хорошо, девушка убежала в Мадрид, завела лавку и зажила. Ваш дед несколько лет бродил по Бразилии, невесте своей – той, что потом стала твоей бабкой, – сказал, прежде чем уехать: ты будешь ждать, Тереса? Она ответила: да, ладно, и он тогда уехал за океан. Четырнадцать лет шатался по Америке, а вернувшись, женился, никогда не писал невесте, но слово есть слово. Налить немного водочки?
Мать Рокиньо Боррена, дурачка, что провел пять лет в жестяном ящике из-под красок, ультрамарин, золото, оранжевая, травяная, не очень добра. Мать Рокиньо Боррена полагает, что дурачки ближе к горным булыжникам, чем к людям и даже к зверям.
– Но если Бог их создал, то для чего-то, верно? Если мать Рокиньо Боррена обожжется, или прольет масло, или порежется, чистя картошку, то, чтобы утешиться, дает дурачку тумака.
– Чего глядишь, дурак? Хуже, чем дурак!
Мать Рокиньо Боррена зовут Секундиной, черной желчи у нее больше, чем у кого-либо.
– Ох, доченька, что за крест послал мне Господь с этим дураком за грехи мои? Смотри, Рокиньо, получишь у меня, увидишь!
Мать Рокиньо курит, когда никто не видит, курит окурки, подбирает их в таверне Рауко, она дружит с хозяйкой, Ремедиос, стирает ей одежду, помогает по хозяйству, бегает по поручениям; курит также листья магнолии. У Секундины есть собака, поедающая окурки, всегда пьяная и еле ходит, животное тоже получает свое, когда Секундина не в духе. Говорят, Рокиньо такой потому, что его мать, когда он был младенцем, по ночам кормила грудью змею, и бедняжке не хватало пищи; не скажу «нет», но, по-моему, он уже родился дурачком, это видно по глазам.
У Эутело, или Сироласа, тестя Таниса Гамусо, волосы как щетка, брови срослись, лоб узкий – по правде говоря, много неприятных признаков.
– Эутело, говорят, Марта Португалка не хочет лечь с тобой, раз ты плюнул на Гауденсио.
– Тот, кто это говорит, сукин сын, извините, дон Сервандо.
Дон Сервандо сквернословия не терпит.
– Извинись, Сиролас, говно, не то так заеду, что лопнешь!
Эутело извинился, так как дон Сервандо был депутатом в провинции. Эутело знал дистанцию.
– Эутело, пойди в киоск и принеси папиросной бумаги.
– Бамбуковой?
– Лучше Индио Роса.
Фина предпочитает молодецкий наскок, это делает лучше всех священник средних лет, не молодой и не старый, Селестино Кароча, один из братьев Гамусо, поп прихода Сан-Мигель де Табоадела – настоящий искусник укрощать баб в постели; Антон Гунтимиль – покойный муж Фины, несчастный заика, которого сшиб товарняк на станции Оренсе, никогда не мог справиться с женой.
– У францисканца из миссии был каральо вдвое больше твоего, рохля, рохля ты и есть!
Фина очень хорошо готовит кролика, а Селестино Гамусо не обращает внимания на месячные.
– Ладно уж, знаешь ведь, я не очень смотрю. Мануэлиньо Ремисейро Домингес вынашивал под мышкой воронье яйцо, вся штука в том, чтобы не дергаться и не раздавить, Мануэлиньо Ремисейро Домингес сидел за убийство в драке на празднике.
Когда вороненок вылупился, Мануэлиньо Ремисейро Домингес очень заботился о нем, теперь они дружат.
– Как зовут ворона?
– Мончо, как моего кузена, что умер от коклюша. Нравится?
– Да, имя красивое, не знаю только, подходит ли.
– Ну! А почему нет?
По утрам Мончо влезает на оконную решетку и улетает.
– Приятно смотреть, как он хлопает крыльями; похож на черта, очень уж бойкий.
Вечером, перед заходом солнца, Мончо возвращается, никогда не ошибется и садится на плечо или на голову Мануэлиньо.
– Всегда возвращается?
– Да, сеньор, думаю, никакого другого места и не знает, и потом, всегда приносит какой-нибудь подарок, стекляшку, раковину, каштан…
Мануэлиньо обучает Мончо свистеть, тот уже знает несколько тактов «Малютки Марианны», мазурки, которую слепой Гауденсио играет только в очень торжественных случаях.
– Хочешь сыграть эту мазурку, Гауденсио?
– Заткнись, бездельник!
Мончо, кроме того, говорит уже несколько слов, Мануэлиньо захотел научить его здороваться: добрый день, дон Кристобаль, добрый вечер, донья Рита, доброй ночи, Кастора, всего вам хорошего. У Мамерто Пайхона, приятеля Мануэлиньо, есть ворон, который может перечислить районы области по алфавиту: Альярис, Банде, Карбалиньо, Селанова и т.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67