поскольку дела приняли такой оборот, почти во всех сосняках мастерят гробы.
– Если покупать оптом, скидка будет?
– Да, сеньор, очень существенная скидка, каждый раз все больше, под конец продадут почти даром.
Когда дядя Родольфо Вентиладо узнал, что его кузен Камило, женившись на англичанке, заказал визитную карточку с английским текстом, он ничуть не возмутился.
– У этого Камило всегда были фантазии, смотри-ка, женился на иностранке, когда столько наших!
Дядя Клето весь день блюет, рядом с качалкой у него ведро, чтобы блевать с удобствами.
– Знаешь что-нибудь о Сальвадоре?
– Нет, не получали ни единой весточки, бедняжка все еще в зоне красных, Господь, сохрани ее среди стольких преступлений!
Дядя Клето блюет обильно, консистенция и цвет рвоты не всегда одинаковы.
– Именно в разнообразии прелесть, верно?
– Ну, не знаю, вчера вечером слепой Гауденсио завел мазурку, и никто не мог его перевести на что-нибудь другое – значит, ему это нравилось.
– Возможно.
Останки моего предка святого Фернандеса и его собратьев-мучеников хранятся в Дамаске, в испанском монастыре Баб Тума, теперь называется ?glilse latine, rue Bab Tuoma, в хрустальной урне, где видны черепа, берцовые кости и т. д., разложенные в порядке и гармонии, францисканцы всегда выставляли реликвии с большим вкусом, в монастыре продаются столь впечатляющие французские открытки.
– Вы знаете, что Конча да Кона поет как настоящий ангел?
– Да, мне что-то говорили.
Сейчас запрещено рекламировать Восточные пилюли – увеличивают, укрепляют и восстанавливают грудь, – вероятно, потому, что испанская женщина должна довольствоваться грудью, данной ей Господом, ни больше, ни меньше, Пахароло Гамусо любит большие груди, поэтому у него Пиларин.
– Вынь грудь из корсажа.
– Ах нет, Урбанито еще не заснул!
Труп Сидрана Сегаде нашли у деревни Деррамада, примерно полчаса ходьбы от поворота к Канисес, глаза открыты, одна пуля в голову, другая в спину, ясно, та же повадка, труп не успел остыть, у Адеги после удара прикладом еще шла кровь из носа, из головы, изо рта, Адега закрыла своему покойнику глаза, обмыла лицо слюной и слезами, погрузила на телегу и привезла на кладбище, вырыли с Бенисьей могилу и похоронили, глубоко и завернув в новое покрывало, лучшее, что сберегла, Бог знал для чего, это было с сотворения мира записано. Пузырьки воздуха еще выходили из трупа сквозь складки покрывала, когда Адега и Бенисья, стоя на коленях, прочли «Отченаш».
– Этот покойник перед тобой – твой отец, Бенисья, и я клянусь тебе, пусть Господь даст мне силы увидеть мертвым того, кто его убил.
Отдаленный скрип тележной оси казался голосом Бога, говорящим, да, Бог даст силы увидеть мертвым убийцу Сидрана, она не хотела произносить имя, пока не увидит его мертвым, с потрохами в грязи.
– Слышишь, Бенисья?
– Слышу, мама.
Сеферино Фурело, один из девяти братьев Бальдомеро Афуто, отслужил мессу по душе Сидрана Сегаде, мужа Адеги.
– Но я не могу сказать по ком, Адега, те, из Оренсе, запрещают.
– Неважно, Господь им не подчиняется.
Раймундо, что из Касандульфов, считает, что все испанцы сошли с ума.
– Теперь?
– Не знаю, может быть, еще раньше.
Раймундо, что из Касандульфов, хочет, чтобы отпуск уже кончился, по правде, осталось немного.
– На фронте меньше преступлений, не могу сказать, что там не убивают, но меньше злобы, тоже есть, но не такая безудержная. Эта катастрофа идет от идей и фанатизма горожан, обрушившихся на деревню, пока люди не разойдутся по домам, все будет вверх дном, это кара Божья.
Падре Сантистебан, что посещает моих теток, произнес несколько героических проповедей, торжественных и бесцветных, очень хорошо принятых дамами, что опасно, падре Сантистебан верит в эффективность очистительного огня, что тоже очень опасно. Фортунато Рамона Рея, которого его отец, мой предок святой Фернандес заточил, начали называть Рамон Иглесиас, и он потерял миллион реалов отцовского наследства, в таких вопросах нужно быть побойчее.
– И куда же делись монеты?
– Поди узнай! Скорее всего их разделили те, кому удалось, всем жить надо, люди хватают, где могут.
У дяди Клето вызывает досаду происходящее, плохие нервы – не что иное, как плохое воспитание, прежде всего это относится к падре Сантистебану, простите, сестры, но падре Сантистебан – заурядная личность, мужлан, кучер в сутане, в голове у него ветер и перхоть – поровну! Дай ему волю, он готов нас всех исповедать, отпустил бы грехи и, когда достаточно созреем и угодим Богу, отправил бы нас на тот свет, играть на арфе. Падре Сантистебан – тупица, только и умеет, что жрать каскарилью.
– Если не хотите его слушать, закройте голову подушкой. Сеньорита Рамона ласкает затылок Робина Лебосана, оба сидят на каменной скамье, и когда нисходит вечер, жук летает в своих черных латах, щегол поет в гортензиях, а сороконожки бегут по стеблям роз – это мир посреди войны.
– Мне очень грустно, Робин, хочу, чтобы ты о чем-нибудь спросил, а я бы не отвечала.
Робин улыбнулся с некоторой горечью.
– Поцеловать тебя?
И сеньорита Рамона тоже улыбнулась и замолчала, но дала себя поцеловать.
– Мне так же грустно, как тебе, Мончинья, и очень страшно. Это ужасно, но если националисты выиграют войну, будет еще хуже, не спрашивай почему, не знаю, как объяснить, ну, не хочу объяснять.
Робин Лебосан и сеньорита Рамона долго целовались и ласкали друг друга нежно, бережно, но не пылко и не очень торопясь.
– Иди, сегодня ночью ты не останешься у меня.
– Как хочешь…
С этого момента никто никогда не назовет его по имени. Моучо Каррупо смеется и смеется, но смех притворный, Моучо Каррупо не терзает совесть, вернее, все же терзает, но он этого не ведает, лишь испытывает страх, тройной страх – греха, одиночества и неизвестности, поэтому всегда ходит с оружием, Розалия Трасульфе, Дурная Коза, обмывает ему член водой с лекарственными травами и страдает от двух вещей, может, их и больше, но две наверняка:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67