И впоследствии, всякий раз, проходя мимо этой церкви, Жюльетт обязательно заходила и некоторое время сидела на скамье в безмолвной задумчивости. Особенно, когда старые тревоги начинали с новой силой терзать ее сердце.
Марко целые дни проводил в офисе, а возвращаясь, всегда хотел знать, что нового Жюльетт увидела в Венеции. По вечерам они часто ходили на концерты или в театр. В «Ла Феличе», где у них были закуплены отличные места, нужно было плыть на гондоле. Два театра уже переделали в кинематограф, который они тоже посещали время от времени. Затем отправлялись ужинать к «Даниели», ресторан с видом на лагуну, мерцающую огоньками кораблей и яхт, иногда заходили к «Флориану» выпить горячего шоколада со взбитыми сливками. Вечерняя жизнь пьянила Жюльетт, почти унося воспоминания о прошлом.
Супруги друзей Марко жаждали увидеть Жюльетт, поэтому наперебой приглашали на обеды и вечеринки. В результате у нее появилось несколько новых подруг, некоторые из них тоже имели детей.
Накануне Нового года у доньи Сесилии собрался ее «салон». Жюльетт приняла приглашение, хотя Романелли получили множество других, на которые Марко откликнулся бы с большей охотой. Но, как всегда, уступил желанию жены. Она не объяснила, почему предпочитает вечер у синьоры Сесилии, но для себя решила: ей не хочется больше встречать Новый год так, как это было в прошлый раз с Николаем. Она надела один из парижских нарядов, украшенный жемчугом кремовый шелк нежно струился по фигуре, почти восстановившей первоначальные прелестные пропорции.
Марко, уже полностью одетый, ожидал жену в холле. Спустившись по лестнице, она заглянула в ярко освещенный зал. Из ящиков уже были извлечены канделябры из венецианского стекла, портреты предков Марко, изысканно тонкий фарфор и другие безделушки, которыми Жюльетт украсила зал. Все это дополнялось новыми шторами из лучших тканей Фортуни.
– Ты прекрасна! – восхищенно воскликнул Марко, глядя на жену. – Ты никогда раньше не надевала это платье. Думал, что сегодня будет дельфийское.
Он взял у нее бархатную накидку, и Жюльетт с облегчением подумала, что, помогая ей одеться, Марко не видит ее лица: она никогда не знала наверняка, насколько точно он способен угадывать ее чувства по выражению лица.
– У меня есть и другая одежда от Ландель. Дельфийское платье я носила слишком долго и теперь решила сделать перерыв, – Жюльетт пожала плечами, встретившись взглядом с мужем, уверенность и спокойствие вернулись к ней. – Пойдем. Нам не следует опаздывать.
В Палаццо Мартиненго на Большом канале, где жила донья Сесилия, в трех смежных, просторных комнатах собрались люди самых разных национальностей. Стены были увешаны бесценными старинными гобеленами, цвета которых потускнели от времени, но все еще блестели золотыми и серебряным нитями. Фортуни был один, Генриетту никогда сюда не приглашали. Но он пробыл у матери очень недолго, в своем дворце они с Генриеттой устраивали собственный вечер. Перед уходом Фортуни взял Жюльетт под руку и повел по комнатам, рассказывая о происхождении наиболее интересных тканей и о картинах отца, которыми были увешаны стены дома.
Марко знал некоторых из присутствующих. Вместе с Фортуни он представил Жюльетт всем гостям. Кое-кто по роду занятий имел отношение к искусству, другие – к политике, большинство же были просто богатыми иностранцами, их состояние позволяло избрать для проживания любой уголок земного шара, и они выбрали Венецию. Жюльетт вовлекла Марию Луизу в оживленную беседу. Ей удалось тактично перевести разговор с безумно-утомительных тем старой девы, вызывающих у окружающих плохо скрытое раздражение, на более нейтральные и легкие предметы. Эта психологическая проницательность и дипломатичность Жюльетт не ускользнули от внимательного взгляда доньи Сесилии. Та заметила, как в дочери вновь вспыхнула искра женского очарования, привлекавшая поклонников. Позднее их отпугивали ее странность и эксцентричность.
– Мне нравится жена Марко, – заметила донья Сесилия сыну, когда их разговор никто не мог слышать, – но по поводу их брака я уже сделала выводы.
– О? И что же это за выводы?
– Они согрешили, и когда Марко узнал, что она ждет ребенка, решил спасти ее репутацию. Тем не менее, это не помешает мне и впредь приглашать ее в свой дом.
– Но ведь ты такой столп нравственности, мама, – съязвил Мариано.
– В настоящее время, сын мой, она являет собой пример респектабельной женщины, жены и матери, – резко парировала она, делая ударение на каждом слове. Донья Сесилия не упускала ни малейшей возможности уколоть сына намеком на его «недостойную связь» с Генриеттой. – Мне очень импонирует и она, и ее ребенок. Ты же знаешь, я отношусь к числу тех обделенных судьбой женщин, у которых нет ни достойной невестки, ни внуков.
Широко взмахнув испанским кружевным веером, донья Сесилия вернулась к гостям. Фортуни со вздохом облегчения покинул дом матери.
С приближением полуночи стали наполнять бокалы шампанским, и Марко пошел искать Жюльетт. Та подошла к нему в сопровождении Марии Луизы. Часы пробили двенадцать, и по всей Венеции начали бить колокола. Звон бокалов смешивался со смехом и шумом поздравлений. Наступил новый, 1913 год.
Жюльетт захотелось пройти до дома пешком, а не плыть на гондоле. По всему Большому каналу шла яркая торжественная встреча Нового года. Лодки были расцвечены огнями, пассажиры на борту, одетые в разноцветные костюмы, дули в свистки и дудки, приветственно махали каждой проплывающей гондоле. Небо освещали многочисленные залпы фейерверков, смешивающихся с густыми хлопьями снега.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121