Исключение составили вечерние платья: Дениза была непреклонна, заявив, что главное – поддерживать репутацию ателье, способного сшить запоминающееся вечернее платье, в котором простота неуместна.
– Все с любопытством будут смотреть, что надевает моя сестра на приемы. Хочу, чтобы ты поразила всех. Это ведь великолепная реклама. Я сама ношу изделия только своего ателье, но на твоей стороне – юность.
Перечить Денизе было невозможно, к тому же вечерние туалеты оказались великолепны, и Жюльетт согласилась.
– Отлично, – удовлетворенно вздохнула Дениза. – Еще одно преимущество – ты держишься с достоинством, словно принцесса!
– Разве? – Жюльетт улыбнулась. – Наверное, эту привычку я унаследовала с тех школьных дней, когда пыталась удержать книжку на голове!
Дениза знала о проделках и похуже, но сменила тему.
– А теперь выбери ткани и расцветки.
Когда Жюльетт сделала выбор, Дениза не стала спорить, поскольку сестра проявила удивительное чувство вкуса. Дениза не скрывала одобрения.
– Я научилась этому у тебя, – сказала Жюльетт.
– У меня?
– Я была слишком мала и не помню одежду maman. Только помню, что она всегда выглядела замечательно и была окутана нежным ароматом тончайших духов. В школе меня окружали серые цвета и темные одежды монахинь. Яркие одеяния там казались вычурными – словно разряженные павлины среди воробьев. Но твои платья – изысканные, пастельных тонов… А шелковистый мех зимой! Или летние вуалетки на шляпках! Именно ты привила мне любовь к одежде.
– Ты никогда не говорила мне этого! – воскликнула Дениза, удивленная, что послужила таким вдохновляющим примером.
– Моя любовь к шитью станет реальностью, когда я смогу войти в мир haute couture.
Денизу охватила радость, ее мечта сбывается! Ателье Ландель станет семейным домом. Как ей хочется, чтобы Жюльетт поскорее окончила этап обучения, а потом нашла себе подходящего мужа, богатого человека, снисходительного к тому, что наряду с уходом за домом и детьми, жена продолжает заниматься бизнесом; человека, который мог бы стать директором, чтобы дело передавалось из поколения в поколение. А она, Дениза Ландель, стала бы легендой. Такой же, как модельер Борт!
Переполненная чувствами, Дениза всплеснула руками.
– Великолепно, что у тебя волосы золотистого оттенка – как с картин Тициана!
Интересно, какое впечатление произведут вечерние платья «от Ландель», когда Жюльетт появится в обществе?
* * *
На следующее утро перед началом работы с Жюльетт сняли мерки. Девушка отметила удивительную скрупулезность закройщицы и вспомнила слова Люсиль, что в престижных ателье измеряют даже обхват запястья.
Когда стало ясно, что, как ни торопись, ни один из туалетов не будет готов в вечернему походу в театр, Жюльетт выбрала из коллекции Ландель платье из синего шифона, которое подогнали по ее фигуре.
Жюльетт переоделась в своей спальне и уже была готова спуститься вниз, но тут вошла Дениза с небольшой шкатулкой в руках. Мерцая и переливаясь, в ней лежали жемчужные серьги и ожерелье.
– Это украшения maman. Я хотела передать их тебе в день свадьбы, но решила, что теперь ты можешь носить их в подходящих торжественных случаях.
Жюльетт, глубоко тронутая, обняла сестру.
– Я даже не знала, думала, все продано для покрытия долгов отца! А у тебя самой осталось что-нибудь?
– Да, рубиновая брошь maman. И это все, что удалось сохранить.
– Я буду всегда хранить этот жемчуг. Люсиль тут же заметила новое украшение, когда они встретились.
– На тебе серьги Катрин, – сказала мадам Гарнье по пути в театр.
– Вы помните их?
– Конечно. Это подарок твоего отца maman в день твоего рождения. Я рада, что теперь этот жемчуг принадлежит тебе.
Жюльетт с нежностью коснулась ожерелья. Дениза не сказала, что это подарок. Может быть, просто забыла. В фойе театра их встретил месье де Бурд и проводил в ложу. Мадам де Бурд уже была там. После представлений и приветствий все заняли свои места. Жюльетт передали бинокль из слоновой кости, и она могла обозревать не только сцену, но и ложи напротив и почти весь зал. Николая среди зрителей она не увидела.
Жюльетт так погрузилась в происходящее на сцене, наслаждаясь чудесной музыкой, что не заметила нескольких опоздавших, занявших места в третьем ряду партера. Наибольшее удовольствие она получила перед концом первого действия, когда стремительные движения танцоров, задрапированных в удивительную, подобную паутинке, шелковую ткань, расписанную асимметричными узорами необычайных тонов, превратились в трепещущий ручеек, и сцена медленно погрузилась в темноту.
Жюльетт присоединилась к буре оваций. Когда опустился занавес, она повернулась к мадам де Бурд.
– Чудесный спектакль! Какая очаровательная ткань!
– Ее создатель – Фортуни – называет эти паутинообразные накидки кносскими шалями. Впервые я увидела их на балете в частном театре графини де Биарн, здесь, в Париже. Слышала, что вуали и шарфы из этой материи сейчас очень популярны у модниц.
– Не удивительно. Поразительное изящество, – Жюльетт развернула программку, нашла имя костюмера. – Мариано Фортуни вай Мадрацо. Он к тому же автор световых эффектов. Имя, кажется, испанское?
– Да, он родился в Гренаде, в семье выдающегося художника. Это недалеко от того места, где мы с мужем отдыхали летом. В Испании ребенку дают не только имя отца, но и матери. В Париже его принято называть просто Фортуни.
– Он женат? – Жюльетт испытывала непреодолимое желание узнать об этом талантливом человеке как можно больше.
Мадам де Бурд прикрыла губами веер и еле слышно прошептала:
– Он живет с разведенной женщиной!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121