Жюльетт была благодарна Марко за разрешение свободно выбрать любые модели, которые раньше ассоциировались для нее исключительно с дельфийским платьем.
– То, что сейчас на вас, – моя любимая модель. Ее создание вдохновлено одним из туалетов, появившимся в Палаццо Орфей в шестнадцатом веке, когда супруга одного из знатных горожан прибыла на представление в платье из золотистой ткани и черных кружев. Говорили, что ничего более прекрасного в Венеции никогда не видели.
– Возможно, лишь до нынешнего времени, – сказала с воодушевлением Жюльетт, поглаживая мягкий бархат платья.
– Мариано оценит ваш комплимент. Но не стоит задерживаться. Он ждет вас в фотомастерской. Я подойду немного позже. Удачи!
Кайма платья плескалась у ног, подобно морским волнам при легком бризе, пока она спешила в мастерскую. Когда Жюльетт вошла, Фортуни скрывала черная ткань, наброшенная на фотокамеру, но при звуке ее шагов он сразу же выглянул.
– Ну вот и вы, Жюльетт, – Фортуни одобрительно кивнул при ее появлении. – Очень хорошо, как я и ожидал. Встаньте перед этой шторой и поднимите руки в молитвенном жесте греческой жрицы. Эта поза прекрасно продемонстрирует рукава в стиле «летучая мышь».
Сделав несколько фотографий, Фортуни попросил Жюльетт надеть жакет, с которым нужно было носить платье. Генриетта внесла жакет из такого же черного бархата с золотистой шелковой подкладкой. Вскоре Жюльетт потеряла счет количеству снимков в различных платьях и жакетах. Затем стала позировать в длинных вечерних туалетах, столь богато украшенных серебром по сапфирово-синему бархату, бронзой по лиловому, золотом по малиновому, что каждый мог бы стать великолепным одеянием с картин Беллини. Снова и снова перед ней проходили яркие примеры вдохновения Фортуни, которое он черпал у великих венецианских мастеров и в восточном искусстве.
Последний снимок был сделан, когда Жюльетт надела свое дельфийское платье. Она боялась возвратить воспоминания навсегда ушедшего прошлого. Прикосновение тонкого шелка к телу напоминало о том единственном, кого она любила, ласкала и боготворила. Странным образом все опасения исчезли, как только она увидела в зеркале свое отражение. В ней проснулись только приятные воспоминания о времени, проведенном с Николаем. Жюльетт надеялась: ей наконец-то удалось победить в себе тоску и сожаления о прошлом, и теперь она сможет полностью посвятить себя семье и собственному будущему.
Положив дельфийское платье в коробку и надев обычное, Жюльетт выбрала новые туалеты: черное с золотом бархатное платье и зеленую шелковую тунику с плиссированной шелковой нижней юбкой. Оба наряда дополнялись роскошными длинными жакетами. Марко, приехавший на деловое свидание с Фортуни, обнаружил, что Жюльетт и Генриетта выглядывают из окна в самый большой из внутренних двориков Палаццо.
– Что-нибудь интересное? – он тоже взглянул вниз, но не увидел ничего необычного.
Генриетта пояснила:
– Жюльетт купила платье. Я показываю место, где женщина в подобном наряде вызвала настоящую сенсацию.
– О, да! На большом представлении «Miles Gloriousus», – Марко тоже был хорошо знаком с историей Палаццо. – Полагаю, дворик был подобен ателье-салону, ведь по случаю подобных событий все стены увешивались роскошными гобеленами.
Жюльетт со вздохом выпрямилась.
– Я ощущала то же самое. Когда рядом Фортуни, кажется, что прошлые столетия совсем близко.
– Тебе это нравится, не так ли? – заметил Марко. Она кивнула.
– Хотя я сама слишком современна по взглядам, чтобы черпать вдохновение в прошлом, но прекрасно понимаю Фортуни, почему ему нужно жить именно в Венеции. Не думаю, что его удовлетворил бы какой-нибудь другой город.
Марко вопросительно взглянул на Генриетту.
– Вы согласны?
– Совершенно точно. Ничто в этом мире не сможет вырвать его из венецианской почвы.
Никто в эту минуту не заметил в этой фразе ничего пророческого, но много времени спустя. Жюльетт пришлось вспомнить слова Генриетты.
* * *
Фортуни оказался совершенно прав, предсказывая шумный сезон для Венеции. Иностранные туристы всех национальностей буквально наводнили город, заполнили лучшие отели, концертные залы и кинематографы. Местным жителям стало трудно достать билеты куда бы то ни было, но Марко как-то всегда удавалось заранее закупить места на те представления, которые предпочитала Жюльетт, даже на художественные фильмы, которые Италия начала производить в огромных количествах, хотя сам предпочитал театр.
Жюльетт часто казалось, что Палаццо Орфей сам по себе великолепная сцена, на которой могли бы разыгрываться драмы. Множество роскошных драпировок и гобеленов (некоторые из них украшали даже потолки) придавали дворцу сходство с великолепной и очень дорогой декорацией. Любая звезда-вамп кинематографа могла бы возлежать на тигровой шкуре, раскинутой поверх шелковых подушек какого угодно из многочисленных диванов Палаццо, и воспринималась бы как часть этой величественной стилизации. Единственное, что совершенно исключал Фортуни из оформления дворца, были меха, их великий модельер почему-то не любил.
В Палаццо Орфей приходили только богатые дамы. Некоторые были столь же откровенно вздорными и невыносимыми, как и те, кто в свое время атаковали ателье Ландель. Но ничто в словах и поступках этих женщин не могло вывести Жюльетт из равновесия, она всегда рассматривала их как достойное испытание своему профессионализму. Как только привередливая покупательница начинала со свойственными подобному сорту женщин капризными интонациями отвергать предложенную модель на том основании, что ей не подходит цвет, Жюльетт с удивительным спокойствием демонстрировала образцы такого же шелка или бархата в тончайших вариациях оттенков, подбираемых Фортуни для каждой модели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121