Думаете,
страх наказания? Есть, конечно. Но главное тут -- дру-гое. Дайте мне самого
кристально чистого человека, и я докажу, что он в своей жизни подлостей
совершил не меньше, чем самый отъявленный подлец. Гляньте туда! Видите?
Хулиганы пристают к девушке. А прохожие? Ноль внимания. А ведь мужчины.
Сильные. Вон тот одной ле-вой может раскидать десяток таких хлюпиков.
Думаете, заступится за девчонку? Нет! А небось кристально чист. Совесть
спокойная. Вот в том-то и дело. Я сам дважды был жертвой доносов. А разве я
лучше моих доносчи-ков? Вот вчера у нас было партийное собрание. Разби-рали
персональное дело одного парня. Дело пустяковое. Но нашлись желающие
раздуть. И раздули. Райком пар-тии раздул еще больше. Ну и понесли парня со
страшной силой. Из партии исключили. Единогласно. И я голосо-вал тоже. А что
прикажешь делать? Защищать? Я с ним в близких отношениях не был. Парень этот
сам дерьмо порядочное. И проступок все-таки был. Ради чего защи-щать? Ради
некоей справедливости? Вот в этом-то и за-гвоздка! Мы все считали и считаем
наказание справедли-вым. И сам этот парень тоже. Кстати сказать, мы и пить
вчера начали с ними вместе. Он -- с горя. Мы -- из со-чувствия к горю. Повод
был подходящий.
Что справедливо и что -- нет -- вот в чем суть дела. Я много думал на
эту тему, времени для раздумий было больше чем достаточно. И знаешь, что я
надумал? Ни-какой справедливости и несправедливости вообще нет! Есть лишь
сознание справедливости или несправедливо-сти происходящего. Со-зна-ни-е!
Понимаешь? То есть наша субъективная оценка происходящего, и только. А мы
отрываем в своем воображении содержание нашего сознания от самого факта
сознания и получаем пустыш-ку: справедливость, как таковая! И эта пустышка
терзает души миллионов людей много столетий подряд. Террор этой пустышки
посильнее и пострашнее сталинского.
Есть правила и для субъективных оценок, знаю. Но они общезначимы лишь в
рамках данной общности лю-дей, в рамках принятых в ней представлений,
понятий, норм. Мы, осуждая того парня, действовали в рамках наших
представлений о справедливости, в рамках при-нятых нами и одобряемых норм на
этот счет. И жертва эти нормы и представления принимает тоже.
А в те времена, думаешь, по-другому было? Созна-ние справедливости
происходящего владело подавляю-щим большинством участников событий -- вот
чего не могут понять нынешние разоблачители ужасов сталин-ского периода. Без
этого ни за что не поймешь, поче-му было возможно в таких масштабах
манипулировать людьми и почему люди позволяли это делать с собою. Конечно,
случаи нарушения справедливости были. На-пример, расстреляли высокого
начальника из органов, который сам перед этим тысячи людей подвел под
рас-стрел. Расстреляли военачальника -- героя Гражданской войны, который
командовал войсками, жестоко пода-вившими крестьянский бунт. Но в общем и
целом эта эпоха прошла с поразительным самосознанием справед-ливости всех ее
ужасов. Это теперь, с новыми мерками справедливости и несправедливости мы
обрушиваемся на наше прошлое как на чудовищное нарушение спра-ведливости. Но
в таком случае вся прошлая история есть несправедливость.

ВИНА

То же самое в отношении вины и невиновности. Это есть лишь другая
сторона той же проблемы справедливо-сти. Теперь проблема виновности и
невиновности кажет-ся очень простой. И мы переносим нынешние критерии на
прошлое, забывая о том, что произошли по крайней мере два таких изменения:
1) сыграли свою роль и от-пали многие поступки, которые были существенны в
сталинское время; 2) в стране выработалась практически действующая система
юридических норм и норм другого рода, которой еще не было в сталинское
время. И люди в то время ощущали себя виновными или невиновными в иной
системе норм и представлений об этом, чем сей-час. Например, руководитель
стройки, который не вы-полнил задание в заданные сроки по вполне
объектив-ным причинам (например, из-за погоды), ощущал себя, однако,
виновным. И вышестоящие органы рассматрива-ли его как виновного.
Родственники, сослуживцы и дру-зья тоже. Одни из участников дела переживали
судьбу арестованного начальника как несчастье, другие радова-лись этому. Но
ни у кого не было сомнения в его виновности; Я принимал участие в одной
такой стройке за По-лярным кругом. Начальник соседней стройки обрек на
гибель пятьдесят тысяч человек ради незначительного ус-пеха. Его наградили
орденом. Начальник нашей строй-ки "пожалел" людей: угробил не пятьдесят
тысяч, а все-го десять. Его расстреляли за "вредительство". Первый не
испытывал чувства вины за гибель людей. Второй ощу-щал себя вредителем. Я не
встретил тогда ни одного че-ловека, кто воспринимал бы происходившее как
вину пер-вого и как невиновность второго.
Я сам прошел через все это. На студенческой вечерин-ке я наговорил
лишнего о Сталине. Я никогда не был принципиальным врагом нашего строя,
Сталина, поли-тики тех времен. Просто случилось так, что высказал вслух то,
что накопилось в душе. И это тоже нормаль-ное явление. Тогда многие
срывались. На меня написали донос. Я знал, что донос будет, и это тоже было
общим правилом. И не видел в этом ничего особенного. Я знал, что сделал
глупость, и чувствовал себя виноватым. Я счи-тал справедливым и донос, в
котором я не сомневался, и наказание за мою вину, которое я ожидал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11